Звероликий - Владимир Лещенко

– Перепробовал я, брат кинокефал, – бурчал пьянчужка, – их немало – от знатных до бедных. Помню, в Вейях на курорте лет двадцать назад познакомился я с женой патриция Марка… тсс…

Он приложил палец к губам.

– Ну, стало быть, под утро… только я собираюсь уходить из номера, как возвращается ее муж – ясное дело, из борделя, и пьяный. Он меня как увидел, так сразу за револьвер, только я ему так тростью по руке приложил, что револьвер тот в окно улетел. И понеслось!.. Ты только представь, какая картинка – два мужика, оба буйные и пьяные, тузят друг друга подушками и матерятся. А голая патрицианка орет, что твоя сирена, разнимает нас, и все трое вопят и ругаются, а снизу сбегается прислуга – повара, лакеи, гости, постояльцы – и хо‑хо‑ха‑ха! А мы знай, лупим друг другу морды. Вот картина!

Уркварт опрокинул фужер.

– А вот еще случай! Было мне лет семнадцать – как раз из второго рейса в Чжунго вернулся – вокруг Африки перлись, да с остановками, да со всем прочим… Ну ладно, вернулся, расчет получил, в ночлежке нашей моряцкой остановился в Лондинии… – Привздохнул, вспоминая молодость. – Я в комнате жил, с тремя ребятами… Монета быстро ушла. Сам понимаешь, в непотребных домах оставил: в Лондинии эти дома самые богатые – там на любой вкус девки найдутся: может, и для вашего брата‑кинокефала…

Уловив недовольную реакцию Криса, тут же оставил эту тему.

– Так вот, сидим мы все трое, почитай, без денег, а тут как раз день рождения сразу у двух – у меня да у Секстия. А отпраздновать‑то и нечем. Скинулись по ауро, всю мелочь по карманам пособирали… Одним словом, нашлось у нас на фрукты да вино, да еще на полфунта с малым крокодильего хвоста… Зажарили мы его прямо на газовом рожке, поставили все на стол – вдруг раз: стучат. Мы думали, может, кто‑то из девчонок нас навестил, а оказалось вигил наш квартальный, Боруссий Прукс приперся. Стал на нас амфору катить – мол, шум от вас, драки, беспорядки тут нарушаете, виски пьянствуете… И ясно – на лапу хочет получить, а у нас же ни асса ломанного, что завтра кушать будем – не знаем, хоть штаны закладывай. Ну, он пыхтел‑пыхтел, видит, не обломится ничего, налил себе вина лучшего стакан, тяпнул, дескать, за наше здоровье да той крокодилятиной и закусил. Да так закусил, что почитай и не осталось ничего… Эх, молодость‑молодость… Моя старшенькая вот в Александрии учится, не знает, небось, каково ее папане пришлось богатство горбом наживать… Ну, во славу Нептуна‑Моревладетеля! – громко рявкнул он, так что клевавший носом за стойкой стюард встрепенулся, и опрокинул второй фужер виски.

– Ну зачем же так громко, доминус? – улыбнулся Крис.

– Не понимаешь? – отставил толстяк‑пьяница опустошенную бутылку «Хелависы».

– Не понимаю, – честно признался сыщик.

– Во‑от! – важно поднял палец Север. – Ты думаешь, все просто так? А я скажу – там за бортом сидит сейчас этот, как его, царь морской… А, Посейдон! И слушает нас. А я ему – благословен ты, владыка морей!!!

И, ткнувшись лицом в тарелку с жареными креветками, приправленными майонезом, Уркварт захрапел.

Крис встал – надо сказать, беседа с веселым пьяницей его несколько развлекла. Хотя во время нее у сыщика появилась какая‑то тревожная мысль. Но промелькнула так быстро, что он даже не успел как следует на ней сосредоточиться.

Он шел по главной лестнице «Титаника», поднимаясь на верхнюю палубу. Лифты были далеко, да и хотелось размять ноги.

Пышная роскошь окружала его. Ковровые дорожки, бронзовые балюстрады, лестничные площадки, декорированные мраморными статуями. Светильники в виде бронзовых атлантов и кариатид, огромные овальные окна, к которым никак не подходило строгое слово – иллюминаторы.

Над головой – хрустальный световой купол.

По дороге ему попадались изящные дамы в дорогих туалетах и важные мужчины, побрякивающие цепочками часов.

Сыщик видел их довольные благостные лица и даже сам поддался на несколько минут этому беспечному ощущению.

Но тревога не оставляла его.

Что же все‑таки планирует Элмс?

Что он затеял?

О чем думает за золочеными дверьми своих роскошных апартаментов «Рамсес II», прячась за спинами телохранителей? Не удовольствия же ради отправился в этот круиз и не для полезных знакомств – этого у него и так хватает!

Но что он может сделать?

Вызвать шторм исполинской силы и унять на глазах изумленной команды и пассажиров? Чепуха – даже тех магов, которые могут вызвать дождик средней силы над не очень большим полем, весьма немного.

А что еще? Натравить на судно стадо сумасшедших кашалотов? Ну, тогда уж сразу морского змея.

Или организовать нападение пиратов и спалить их мановением руки?

Но откуда тут возьмутся пираты? Если в Красном море или на западе Мавретании разбойничьи моторные баркасы еще иногда пытаются нападать на пароходы, то в Срединном море ничего такого не было со времен Орланды Блаженной и Орландины Отважной…

Да и на этот случай у них есть чем ответить.

О‑о‑о, Всевышний, помоги рабу твоему, проясни ум его!

Ну не собирается же чародей зарубить топором капитана, а потом воскресить его?

Крис ступил на новые дубовые доски верхней палубы. Слева от него высилась громадная, как многоэтажный дом, фальшивая дымовая труба. За ее двойной обшивкой, как достоверно знал детектив, прячется скорострельная пушка и два шестиствольных пулемета – как раз на случай пиратской атаки.

Легкий туман клубился над тяжелыми волнами, и весеннее солнце, еще нежаркое, ярко светило. Бледное прозрачное небо навевало легкую грусть, как и прохладный, слабый ветер. На палубе – ни души.

Сквозь подошвы аунакского каучука ощущалось биение могучих турбин.

Пройдя мимо огромных солнечных часов (вот уж пережиток старины), Лайер механически сверил с ними свой хронометр, подошел к фальшборту и, облокотившись на него, стал созерцать уходящие к горизонту пенные линии следа.

Спокойное зеленовато‑синее море расстилалось во все стороны – ни островка, ни корабля, лишь барашки низких волн.

Небольшая белая чайка поравнялась с ними, распластав крылья, паря в восходящих потоках – так легко подниматься в небо людям не суждено и невесть когда будет суждено.

Наконец, птица снизилась, сложила крылья, пронеслась над палубой в низком пике и вновь взлетела в синюю прозрачность неба.

Над пучиной в закатный час

Пляшут искры и солнце лучится,

И рыдает молчанием глаз

Далеко залетевшая птица…

Кристофер оглянулся – за вентиляционной трубой машинного отделения стоял белокурый, синеглазый и длинноволосый тип в широких штанах, красных русских сапогах ‑ «kazakah» и шелковой тунике.