Горькая брусника - Наталья Медведская

– Я её не убивала.

– Алёна, опомнись. Вадим чудовище! Ты не опасаешься своего дружка-убийцу?

– Он любит меня и хочет для нас обеспеченной жизни. Да и поздно… Уже ничего не исправишь… – Сестра замолчала и опустила голову.

Мы сидели в тишине и слушали пение цикад и стрекот кузнечиков за окном. Мне было так тяжело, хотелось плакать в голос.

– Я не могу без него и буду с ним до конца. Он обещал, что больше никакого криминала. Начнем честную жизнь, – прошептала Алёна, но в её голосе не ощущалось уверенности. Она подняла голову и произнесла с нажимом: – Уезжай.

– А вам не приходило голову, уехать самим, пока всё заняты слежкой за мной, – сказала я и подумала: «Моя сестра – сообщница убийцы. Действительно, родителям лучше не знать, что их принцесса превратилась в монстра».

Сестра вскочила и забегала по комнате.

– Вадим считает, лучше прятаться на виду, но с другой стороны: квартиру уже обыскали, всё заняты тобой. Можно рискнуть, – размышляла Алёна. – Ты их единственная ниточка ко мне, родители сидят дома. Тогда тебе и впрямь лучше остаться в Вереево и отвлекать наших врагов на себя.

– А как же маньяк? Он уже дважды нападал на меня, – ехидно осведомилась я. – Тебе меня не жалко?

– Ты любого маньяка уморишь своими вопросами и вредностью, – утешила меня сестра. – Не таскайся по лесу одна, и всё будет в порядке. И держи рот на замке. Пожалей меня, сестренка, – вдруг ласково добавила Алёна. Подошла, присела рядом и обняла меня за плечи.

Мне захотелось сжаться в комок, даже тело не верило её словам.

– Пожелай нам удачи. Я кое-что положила тебе под подушку, потом посмотришь. Это после… спустя время, лучше слов докажет родителям, что я жива. – Сестра поднялась и выглянула в окно. К чему-то долго прислушивалась, а потом помахала мне рукой и ловко вылезла в окно.

Она скрылась в ночи, а я, оглушённая услышанным, не расстилая кровать, легла поверх покрывала. Моя душа, до краев наполненная горечью и разочарованием, нестерпимо болела. Я наивно верила: вот вырасту, и мы с сестрой сблизимся. Наконец, я стала взрослой и доросла до неё, но оказалось: нам никогда не стать близкими людьми. Пришлось признать, мне отвратителен человек, в которого она превратилась. Ни будучи ребенком, ни взрослой девушкой я ей была не нужна. Мысли путались, превращаясь в клубок из оборванных слов и переживаний. Но постепенно из этого клубка показалась тонкая прозрачная мысль-воспоминание о раннем детстве. Я плохо помню себя до четырех лет, память выдает яркие обрывочные картинки из прошлого.

Родители всегда уверяют, что любят своих детей одинаково. Чепуха! Нельзя любить одинаково совершенно разных людей. Вернее, говорить, что любят по-разному, но с одинаковой силой. Хотя и это неправда. Бывает так, что один ребенок ближе к матери, другой по ритмам, душевной гармонии совпадает с папой.

Вот мне шесть лет. Мы в гостях у маминой сестры Галины. Взрослые и четырнадцатилетняя Алёна сидят за большим столом. Для нас, малышей, накрыли отдельно: меня и мальчишек, сыновей тети Гали усадили за неудобный пластиковый детский столик. Мальчишки едят «Наполеон» неаккуратно, крошки падают мимо столешницы на пол, я пытаюсь подставлять ладошку под рассыпчатый кусочек торта. Игорь, мой ровесник, корчит смешные рожицы, и мои усилия не сорить пропадают втуне. Крошками вокруг нас усыпан пол. Мама сердится и грозит мне пальцем.

– Галя, Настя будто твой ребенок, она так похожа на мальчиков.

Я смотрю на большеротых, скуластых, короткостриженых братьев и расстраиваюсь: не хочу быть похожей на них.

– Мои-то мальчишки вырастут и если не станут красавчиками – это не страшно. Мужчине необязательно походить на Алёна Делона. А вот невзрачной девочке будет трудно найти мужа, – заявила тетя, и всё посмотрели на меня.

Братья захихикали. Они тоже прислушивались к разговору взрослых. Я покраснела, как вареный рак и впервые осознанно ощутила себя неполноценным человеком. От жгучего стыда и унижения слезы навернулись на глаза.

– Галя, а по-моему ты преувеличиваешь. У нашей дочери столько живости и обаяния, что его хватит и на пятерых ровесников, – ринулся отец на мою защиту.

Я почувствовала к нему безграничную благодарность.

Тетя Галя покачала головой.

– Дима, ты путаешь ослиную упёртость и непослушание с живостью. Вот Алёна всегда была доброй и послушной девочкой, а Настю ни уговорами, ни лаской не сдвинуть с места, если она не хочет.

Мальчишки навострили уши, с удовольствием слушая беседу взрослых. Ещё бы, сейчас публично унижали их врага. Дело в том, что я накануне ухитрилась поссориться с обоими братьями. Мама повернулась к тете Гале.

– Месяц назад в садике она повалила Валеру в лужу – это мальчик из её группы – и давай макать ребенка головой в воду.

Мне хотелось закричать: «Мама, пожалуйста, не надо! Ничего не рассказывай. Братья задразнят меня». Но я промолчала, зная, что просить бесполезно. Мама считала меня виноватой во всем.

– Представляешь, Галя, что я чувствовала, слушая крики матери Валеры. Она говорила: «Настя садистка и место ей в колонии для несовершеннолетних». Мне было стыдно за своего ребенка. Алёне в её возрасте мальчики цветы дарили, а сейчас вообще молчу, стихи сочиняют, песни в её честь пишут.

«Как же, молчишь, – подумала я, – всё рассказала».

Я искоса взглянула на сестру. Алёна мило покраснела и опустила голову. А мне вспомнилось, как вчера вечером она схватила меня за нос и больно сдавила, приговаривая: «Не смей ходить за мной шмакодявка». Я имела глупость увязаться за сестрой, которая пошла гулять на улицу с подружками.

– А до этого происшествия, моя девочка навешала плюх Юрке, – засмеялся папа.

– Не понимаю, чему ты радуешься? – разозлилась мама. – Девочка растет оторвой и хулиганкой.

– Глупости, Тоня, я уверен: у Насти была причина так поступить, – упорствовал папа.

У меня потеплело на душе. Причина была.

«Почему когда дерутся мальчишки – это нормально? А когда девочка – нет? А если по-другому не получается?» – размышляла я, ковыряя в тарелке. Торт меня больше не интересовал. Тогда у моей подружки Киры Валера отобрал её любимую куклу и бросил в лужу. Кира плакала, а он стал на куклу ногой и раздавил её пластмассовую голову. Я толкнула его, чтобы он сошел с поверженной игрушки. Валера поскользнулся и упал. Конечно, он разозлился и пхнул в лужу меня. Мы с ним подрались в этой луже. Я оказалась сильнее и повалила его. В этот момент и прибежала воспитательница. Валера соврал: будто я без причины напала на него. Валентина Петровна не стала слушать моих объяснений. Она поставила нас обоих в угол. А когда пришла мама Валеры, он наябедничал ей.

До сих пор помню ту обиду: никто не удосужился выслушать меня или Киру. Я почувствовала такую беспомощность, словно стала пустым местом, никем и ничем.

А Юра рассыпал мои пазлы, сложенные с таким трудом. Ну, тут я тоже была виновата, обозвав его рыжим и конопатым, убившим дедушку лопатой. Мы подрались и выяснили с ним отношения. Ни я, ни Юра ничего родителям не говорили, но воспитательница, которая разнимала нас, доложила маме.