Расшифровка - Май Цзя

что-то плохое. Одни люди не могут сидеть в четырех стенах, страшатся одиночества, а он, наоборот, боялся выйти наружу, дичился посторонних. Профессия и слава и без того сделали его прозрачным и хрупким как стекло – ничего не поделаешь; так он еще и сам безмерно углублял и оттачивал это чувство, и тут уж мы тем более были бессильны… [Продолжение следует]

Итак, профессия, а еще чрезмерная осторожность и страх перед возможной опасностью удерживали Жун Цзиньчжэня в потаенной горной долине; время шло, а он все жался, словно затравленный зверь, в угол, куда его загнали, застыв в привычной позе, ничего не меняя в невыносимо монотонной жизни, воображением заполняя свой мир, свои дни и ночи. Теперь он ехал в управление на конференцию – он покинул 701-й во второй и последний раз.

На Василии, как всегда, был плащ, бежевый, немнущийся плащ, в котором он выглядел весьма стильно и, если поднять воротник, загадочно. Сунуть по своему обыкновению левую руку в карман Василий пока не мог: в ней он держал чемодан. Чемодан, не большой и не маленький, коричневый, обитый кожей и прочный как панцирь, был переносным сейфом, в котором хранились документы по «Черному шифру» и взрывное устройство, в любой момент готовое к запуску. Правую руку, как заметил Жун Цзиньчжэнь, Василий почти все время прятал в кармане плаща, как будто стеснялся какой-то кожной болячки. Однако Жун Цзиньчжэнь понимал, что никакой болячки в помине не было, зато был пистолет. Он его уже видел мельком, слухи до него тоже доходили, и он с некоторым отвращением думал о том, что Василий сжимает в ладони оружие и по привычке, и по необходимости. Продолжая, развивая эту мысль, он вдруг ощутил неприязнь и страх, потому что вспомнил одну фразу…

Пистолет под рукой все равно что деньги в кармане – в любой момент можно пустить в ход!

Оттого, что рядом с ним человек с пистолетом, а то и с двумя, Жун Цзиньчжэню стало жутко. Он думал: если оружие пустят в ход, значит, возникла опасность, и, может быть, оружие ее устранит, так же, как вода тушит огонь. А может, и не устранит, вода ведь тоже не всегда способна погасить пламя. И тогда… он не стал думать дальше, но в ушах смутно прозвучал отголосок выстрела.

Жун Цзиньчжэнь прекрасно понимал, что, если они попадут в переплет, если численный перевес окажется не на их стороне, Василий не только взорвет сейф, но и без малейших колебаний выстрелит в самого Жун Цзиньчжэня.

«Убрать свидетеля!»

Только он произнес про себя эти слова, как звук выстрела, уже затихший, снова громом грянул в его воображении.

Всю поездку Жун Цзиньчжэнь упорно боролся, сражался с упадническим настроением, ощущением близости беды и страхом перед ней, и дорога казалась ему нестерпимо долгой, ход поезда – мучительно медленным. Только когда они наконец благополучно добрались до управления, Жун Цзиньчжэнь расслабился и повеселел. Он храбро дал себе слово, что впредь (как минимум ему предстоял обратный путь) ни за что не будет так себя запугивать.

– Что может случиться? Ничего не случится. Никто тебя не знает. Никто не знает, что при тебе секретные документы.

Так он бормотал себе под нос, укоряя себя за паникерство и посмеиваясь над ним.

2

Конференция началась наутро.

Обстановка была торжественная, на церемонии открытия выступили начальник управления и трое его заместителей. Затем слово взял седовласый старец. Он представился первым руководителем исследовательского отдела, но в аудитории шептались, что это первый секретарь и советник самого ******. Жун Цзиньчжэню, впрочем, это было неинтересно, единственное, что его заботило – то, что этот человек снова и снова повторял:

Мы обязаны взломать «Черный шифр», это вопрос государственной безопасности.

Он говорил:

– В случае с разными шифрами вы выполняете одну и ту же задачу (взламываете их), но с совершенно разными целями: выиграть войну, победить в гонке вооружений, обеспечить безопасность верховного руководства; иногда это необходимо для внешней политики, а иногда – просто для работы, для профессии. Целей может быть много, очень много, но все они, вместе взятые, меркнут перед самым важным – государственной безопасностью. Скажу откровенно: то, что секреты N-ии остаются под замком, представляет собой главную угрозу безопасности нашей страны, и лучший способ ликвидировать эту угрозу – как можно скорее взломать «Черный шифр». Говорят: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю»; дешифровка «Черного» и есть та самая точка. Сейчас над нами нависла опасность, но когда у нас будет точка опоры, когда мы расправимся с «Черным шифром», мы прорвем ряды противника и возьмем ситуацию в свои руки.

Под звучный, торжественный призыв величавого старца церемония открытия достигла своей кульминации, зрители затихли; старик распалялся, и его блестящие серебристые волосы посверкивали, будто вторя его словам.

После обеда прозвучали доклады специалистов. Жун Цзиньчжэню велели выступить первым, рассказать об успехах в расшифровке «Черного», и он больше часа говорил о том, что никаких явных успехов нет. Еще он поделился кое-какими необычными мыслями и идеями – некоторые из них были по-настоящему ценными, и он потом пожалел, что обнародовал их. Следующие несколько дней он потратил на то, что часами слушал выступления девяти коллег и заключительные речи двух начальников. Его не покидало чувство, что все это больше похоже не на симпозиум, а на собрание дискуссионного клуба – легкомысленное, поверхностное, где речи кишат избитыми напыщенными фразами и громкими лозунгами, где выступают просто ради того, чтобы выступить, где нет места ни ожесточенным спорам, ни трезвым размышлениям. От начала до конца конференция представляла собой безмятежную водную гладь; время от времени поверхность тревожили пузырьки: это выдыхал, не в силах больше сдерживать дыхание, Жун Цзиньчжэнь. Покой и монотонность душили его.

В сущности, Жун Цзиньчжэнь возненавидел и конференцию, и каждого ее участника, по крайней мере, после ее завершения. Но потом он решил, что это бессмысленно и даже неразумно. Он подумал: «Черный шифр» – это раковая опухоль, которая разрастается в его теле, он давно ломает над ней голову, пытается ее изучить и страдает от растерянности, потому что по-прежнему не знает, как к ней подступиться, чувствует грозное приближение смерти – а они всего лишь кучка посторонних, не гении, не святые, те, кто «слышит звон, да не знает, где он»; ждать, что кто-то из них вдруг выскажет меткое, дельное замечание, станет его спасителем – это просто безумие, сонный бред…

[Далее со слов директора Чжэна]

Будучи человеком одиноким и усталым, днем Жун Цзиньчжэнь