Серпантин - Александр Мильштейн

И там ещё что-то по поводу патентов перед этим было — на сайте...

Но что — он не запомнил...

А потом: «...хорошие детки не ковыряют в носу и не прикладывают разность потенциалов к побрякушкам из горного хрусталя...»

Глядя на медленно вращавшийся под потолком кусок горного хрусталя, Линецкий, повторял эту фразу много раз... Как перед этим: «What's he building in there?» — когда пытался заглянуть за забор замка...

То есть Линецкий делал всё, что не делают хорошие детки... И при этом ещё имел наглость привлекать на свoю сторону какие-то авторитеты...

«Ну и что? — думал он. — Кое-кто, напротив, советовал... одновременно „смотреть вдаль и ковыряться в носу“... Кажется, это был Чжуан Цзы...»

Кстати, в одной из книг, которые давал ему Мигулин...

А может, всё в том же журнале... «Blinded by Science»...

В общем, где-то он читал, что в Древнем Китае произведения искусства не выставлялись напоказ... Наоборот, прятались подальше от чужих глаз — в «най»... То есть, во «внутреннее», «най» — это внутреннее по-китайски, «вай» — «внешнее»...

Иногда так глубоко, что обладатель сокровищ начинал считать их своими внутренними органами...

Тут он вспомнил, как в детском саду во время тихого часа играл с соседом по кровати в прятки...

Прятались не сами детки, а... косточка от вишни...

Линецкий не помнил, куда её спрятал приятель... Под матрас, что ли... Или в наволочку...

Но он прекрасно помнил, куда спрятал её сам, когда пришла его очередь...

Просто засунул в ноздрю и всё. Недолго думая. И сказал, что можно открывать глаза...

Его сосед по койке не смог найти косточку, как ни гадал... Искали они, конечно, просто задавая вопросы... Не покидая каждый своей койки...

Приятель сдался, Линецкий понял, что выиграл... И полез пальцем в нос — чтобы достать спрятанную косточку... И вместо этого протолкнул её ещё глубже... И снова попытался достать... И протолкнул ещё глубже... И...

Что-то в этом воспоминании виделось ему теперь... метафорическое...

Но тогда ему было не до смеха... Ему казалось, что косточка теперь находится в центре его головы... Или даже всего мира...

Он пошёл и во всём признался воспитательнице...

И она сразу же повела его в ближайшую больницу, где бородатый хирург, улыбаясь, показал ему косточку от вишни... Которую мгновенно достал из его носа длинным пинцетом...

Точно так же ему уже раньше демонстрировали... Удалённый зуб...

И теперь он смотрел на вишнёвую косточку как на равно-удалённую... И от «вай» и от «най»...

«Если бы косточку вовремя не извлекли, — думал он, — она бы могла во мне прорасти... В дерево... Как это случилось в голове оленя... В которого выстрелил Мюнхаузен... А дерево это могло быть древом познания...»

В кафе теперь что-то проецировалось на одну из стен, Линецкому издалека казалось, что это — тот самый диафильм про Мюнхаузена — из детства...

Он вспомнил и свой диапроектор — маленький чёрный бронепоезд, который ужасно разогревался... накалялся — так, что до него нельзя было дотронуться...

И эти сверкающие пылинки в конусе света...

Он уже слышал слова «космическая пыль», и часто о ней думал, когда отец показывал ему в тёмной комнате — диафильмы...

Во всяком случае, Глебова нельзя было теперь спросить, что он имел в виду... Почему кристаллическая решётка кварца...

Горный хрусталь — это ведь кварц, ну да... Ну и что?

Да ладно, это была только одна из бесчисленных его идей... Он был большой прожектёр, этот Глебов...

Скорее, тогда уже вся Вселенная могла оказаться квантовым компьютером... А заодно и Глебовым...

И всё же странно было думать о человеке, который всю жизнь выращивал кристаллы... Глядя на хрустальный череп, вращающийся под потолком кафе...

Линецкий подумал, что не надо бы позволять блестящим предметам себя гипнотизировать...

Отвернулся и стал вглядываться в море...

Он вспомнил об отшельнике, к которому они со Степанычем заходили в горах...

Одна из его — отшельника — историй, рассказанных ночью, у костра... Была про инопланенетян... Которых отшельник называл не иначе как «блестящими»...

По его словам, это были... Живые... Крошечные стеклянные осколки...

Нет, он употреблял слово «точки»... И говорил, что эти «блестящие точки»... Нашептали ему всякой всячины... И показали фильм — прямо на облаках... В котором было всё, что было — от Большого Взрыва до того дня...

И всё это как бы за час, или за два... Прямо в воздухе...

Но при этом они очень больно кусались, эти «блестящие»...

Степаныч — когда они отошли от костра к месту своего ночлега, сказал Линецкому:

— Тебе не кажется, что он принял за инопланетян каких-то земных насекомых... Которые, наверно, не давали ему спать... так долго, что он начал грезить наяву, знаешь, как перетирается от бессонницы эта граница между явью и сном... Слушай, а может быть, это были мандавошки?

— Скорее всего, — сказал Линецкий, и они долго смеялись...

А теперь он подумал, что если столько людей верят, что стеклянные черепа могут говорить... То почему бы и стеклянные крошки?..

А может, это и были... стеклянные черепки...

Линецкий прямо таки увидел эту картинку... Что-то вроде фильма Кроненберга «Муха» — когда она там предстала с крошечной человечьей головой...

Матрёшки, фракталы... Хрусталь, неисчерпаемый, как атом... — думал Линецкий, потирая виски...

Кто-то подошёл к нему из-за спины... Он вздрогнул и, обернувшись, увидел девушку...

В темноте он её не узнал и, приняв за официантку, сказал:

— Водка с тоником. Со льдом.

— Конечно, — сказала она, — только у нас самообслуживание.

И села за его столик.

Это была танцовщица, или, может быть, никакая не танцовщица, так же, как и не официантка... Просто участница стаи... Курортных бродяг, в которую входили в основном музыканты...

Линецкий вспомнил её странные па... Вспомнил, как он, глядя на её танец, подумал, что это — загулявшая чернильная фигурка из тетради Переверзева...

— Пойдём, — сказала она.

— Куда? — спросил Линецкий.

— К нам, — сказала она, — я давно уже хочу тебя... Без тебя я вынуждена спать с женщинами, хотя я это не люблю...

— Где ты видишь женщин? — сказал Линецкий. — По-моему, вокруг тебя всё время одни мужчины...

— И ты думаешь, что я с ними сплю?