Молчание - Сюсаку Эндо

С самых первых дней пребывания в Японии я старался собрать побольше сведений о католических вероотступниках. Японец по имени Томас Араки долгое время жил в Риме и, как говорят, даже служил при дворе Папы Римского. Он неоднократно во всеуслышание объявлял себя христианином, но губернатор не трогал его, решив, что старик повредился в уме. Впоследствии Араки подвесили в «яме», и на второй день он отрекся. Однако умер он с верою в сердце. Ныне в живых осталось лишь двое: португалец Тюан, ранее возглавлявший иезуитскую общину в Японии (это человек с черной душой), и бывший священник, португалец Родригес. Он тоже попрал Святой образ. Оба они живут здесь, в Нагасаки.

9 декабря

Преподнес господину Сабуродзаэмону коробочку с мазями и притираниями - точно такими, что послал в дар Его Высочеству императору и правителю Тикуго. Он принял подарок с восторгом. Говорят, что правитель тоже пришел в восхищение, прочитав составленный по-японски перечень болезней, от которых помогают эти лекарства.

Вечером прибыл корабль из Фучжоу.

15 декабря

Пять китайских джонок покинули рейд Нагасаки.

18 декабря

Четыре китайские джонки покинули рейд Нагасаки. Несколько матросов прибывшего из Нанкина судна обратились к правителю с просьбой разрешить им отплыть в Тонкий или Кохинхину[55]на другой джонке. В просьбе отказано.

Стало известно, что отступник Тюан написал богомерзкое сочинение о голландцах и португальцах и намерен отправить свое «творение» в столицу. Пусть страшная кара обрушится на голову этого негодяя, отринувшего Господа! Я желаю этого от всего сердца, ибо он вовлечет нас в беду. Да защитит нас Бог!

Днем перед факторией пришвартовались два японских судна. На одном из них поплывем мы, на втором отправят верблюдов. Вечером прибыли переводчики со слугами, они будут сопровождать нас до Камигаты[56]. Среди них есть один японец, немного понимающий по-голландски. Я попросил разрешения взять его поваром, но Дэнбэй и Китибэй решительно воспротивились: губернатор-де запрещает сопровождать нас лицам, понимающим по-голландски. Я не поверил этому объяснению, уверен, они измыслили этот предлог, чтобы никто не мешал им оставаться хозяевами положения. Я сказал им, что единственно доступные для нас языки - голландский и японский, и что португальский куда как опаснее, и что никто не видал христианина, говорящего по-голландски, в то время как я могу, не задумываясь, назвать ему дюжину христиан, говорящих на португальском.

23 декабря

Джонка из Фучжоу вышла из рейда Нагасаки. Вечером большое китайское судно прошло горловину бухты, но по причине встречного ветра его подтащили к рейду глубокой ночью - при помощи множества лодок. На палубе было людно, развевались шелковые флажки, гремели барабаны, завывали дудки.

Первый день Нового года

По улицам Нагасаки бродит от дома к дому уличный музыкант, играет на дудочке, стучит в барабан. Женщины и ребятишки, стоя в дверях, кидают ему мелкие монетки. Бродяги из окрестных селений, собравшись по нескольку человек, распевают песни.

Второй день Нового года

В торговых домах заключаются первые сделки. Еще до рассвета хозяева празднично убирают лавки, вешают на дверях новые бамбуковые занавески. Уличные торговцы продают трепангов.

Третий день Нового года

Городские старейшины идут в управу за фумиэ.

Испытание фумиэ начинается на четвертый день Нового года. В этот день старейшины и помощники квартальных старост из кварталов Эдо, Имадзакура, Фунацу и Фукуро, получив в управе фумиэ, обходят дома, заставляя жителей Нагасаки наступать на Святой образ. Улицы перед каждой дверью чисто выметены, и люди покорно ждут начала церемонии. Наконец издалека доносится протяжный крик: «Пожа-а-ловали-и-и!», и главы семей с домочадцами выстраиваются в ожидании у парадного входа. Фумиэ восемь сунов[57]в длину и шесть сунов в ширину; на дощечке укреплено изображение Приснодевы с младенцем. Сначала на фумиэ должен наступить отец семейства, потом жена, дети и прочие домочадцы. Даже младенцы на руках у матерей должны совершить обряд фумиэ. Больным тоже надлежит коснуться ногой Священного образа в присутствии чиновника.

* * *

В этот день его неожиданно вызвали в управу. Переводчик прибыл за ним с паланкином. Ветра не было, но небо хмурилось, и холод пробирал до костей. Дорога, спускавшаяся к подножию холма, была непривычно пустынной - видимо, все попрятались по домам в ожидании фумиэ. В управе его встретил чиновник в парадном одеянии.

- Господин губернатор изволит ждать, - сказал он. В приемной подле жаровни сидел, выпрямив спину, правитель Тикуго. Заслышав шаги, он обернулся. Несмотря на приветливую улыбку, выражение глаз было неприязненным.

- Примите мои поздравления по случаю Нового года, - проговорил он.

Это была их первая встреча после отступничества Родригеса. Но Родригес не чувствовал себя посрамленным: ведь он сражался не против японцев в лице правителя Тикуго. Он наконец осознал, что боролся с самим собой. Но этого правителю Тикуго никогда не понять.

- Давно мы с вами не виделись... - Протянув руки к жаровне, правитель Тикуго задумчиво покачал головой. - Надеюсь, вы освоились в Нагасаки?.. Нет ли каких-либо трудностей? Если нужно, обращайтесь прямо ко мне, в управу...

Было заметно, что губернатор намеренно избегает вопроса об отречении. Что это - тактичность? - подумал Родригес. Или сознание уверенности в победе? Родригес взглянул украдкой на собеседника, но лицо старика оставалось непроницаемым.

- Через месяц вы отправитесь в Эдо. Там для вас уже приготовили дом, падре. На улице Кобинато. Я тоже когда-то живал там.

Правитель Тикуго назвал его «падре». Зачем? Это слово полоснуло Родригеса острой болью.

- И еще... Поскольку вам теперь жить в Японии до конца ваших дней, будет удобней, если вы примете японское имя. По счастливой случайности совсем недавно скончался некий Окада Санъуэмон. По прибытии в Эдо вы можете взять себе его имя.

Правитель произнес эту тираду без остановки, грея над жаровней руки.

- У покойного была жена, - добавил он. - Падре будет нелегко одному - так что вместе с именем можете взять ее.

Священник слушал, не поднимая глаз. Ему вдруг представился обрывистый склон, по которому он катился все ниже и ниже - в пропасть. Возмущаться и отвергать - это было уже невозможно. Да, имя принять придется, но жену... Нет, никогда.

- Итак?

- Хорошо.