Галиндес - Мануэль Васкес Монтальбан

– Сядьте.

Это приказ, и именно так ты и понимаешь его слова. Надо выбирать между табуретом, на котором сидел испанец, и деревянным ящиком; ты униженно предпочитаешь ящик, надеясь, что твоя униженность смягчит ярость, которую ты ощущаешь в этом человеке. Сам Эспайлат не садится. Он протягивает тебе вырезку из газеты и непререкаемым тоном приказывает:

– Прочтите.

«Генерал Эспайлат, которому нет еще и тридцати шести лет, в 1943 году окончил Уэст-Пойнт. В день, когда исчез Галиндес, он находился в Сьюдад-Трухильо, где занимал должность помощника министра обороны, хотя в кармане у него уже лежал приказ о назначении Генеральным консулом в Нью-Йорк и представителем в ООН. В связи с исчезновением Галиндеса он сразу же вылетел в Нью-Йорк, чтобы представить там официальное объяснение Доминиканской Республики происшедшему. Генерал Эспайлат – высокий, худощавый человек с тонкими длинными усиками. Он официально заявил, что сама мысль о том, будто доминиканцы «похитили» человека на нью-йоркской улице, совершенно безумна».

– Вам известно мое прозвище?

– Нет.

– Лезвие. Каждый толкует его по-своему, но мне до этого нет дела. Некоторые говорят, что я убиваю своих противников кинжалом, вонзая его прямо в сердце, но на самом деле прозвище объясняется иначе: я привык сразу подходить к самой сути любой проблемы или ситуации, ее срезу. Ни один доминиканец не может доказать, что я пытал его, ни одна доминиканская семья не докажет, что кто-то из ее членов умер от моей руки. Здесь все друг друга знают, и я принадлежу к одной из самых старых и могущественных семей на острове. Здесь все друг друга знают – и сторонники Трухильо, и его противники. На днях я встретил на улице отца недавно задержанного молодого коммуниста, талантливого писателя, который, однако, упорствует в своих взглядах. Этот человек спросил меня о судьбе своего сына, и я ответил ему то же, что говорю всем: «Если он ни в чем не виноват, через три дня его выпустят». Это моя твердая линия. Подумайте о том, что я вам сказал, и взвесьте, в какой ситуации вы оказались. Вы, безусловно, задержаны незаконно, и если мы решились на такой шаг, значит, государственные интересы оказались выше нашего традиционного уважения к правам человека. Вас ищут в Нью-Йорке, вас разыскивают по всей Америке, даже в океане, и почти все уверены, что вас бросили в топку доминиканского корабля «Фундасьон», более того – что это сделал лично я своими руками. Я прикажу отвести «Фундасьон» к берегам Америки, чтобы они могли исследовать его котлы. Они не найдут там никаких следов, а тем временем последние следы, которые могут привести к этой комнате, затеряются. Я не бросал вас в топку, Галиндес, – пусти слух и можешь отдыхать. Но вы-то знаете, что все было не так. Вы знаете, что находитесь здесь, причем в трудном положении.

– Но для чего? Для чего вся эта жестокость? Почему вы считаете, что у меня есть какая-то власть?

– У вас есть власть оскорблять и поносить нашего Благодетеля. Власть дурить американцам голову, убеждая их отказывать нам в поддержке. Власть плести заговоры с этими демократами из «Карибского легиона» – Фигересом, Бетанкуром, Муньосом Марином и прочими. Вас часто видели вместе с Муньосом Марином и с Фигересом.

– Но это неизбежные контакты, которые связаны с тем, что я – представитель баскского народа в изгнании. В Пуэрто-Рико много басков.

– Не играйте со мной в прятки. Мы вытащим вас на свет божий из любого уголка. Вы можете замолчать, ничего не говорить, спрятав голову, как страус. Но задница ваша, профессор, все равно будет торчать наружу.

– Меня ищет полмира.

– Не надо преувеличивать. К тому же им скоро надоест.

– Но вы не можете вечно прятать меня.

– Я думаю, вы человек действия, профессор. Вы были таким после гражданской войны в Испании. Полагаю, вам известны мои подвиги – подлинные или вымышленные. Но я расскажу вам один, который, полагаю, произведет на вас впечатление, потому что он имеет отношение к вашему «Карибскому легиону». Главный приказал мне проникнуть в одну из групп этой организации, действовавшую на юге Рио-Гранде. Точного места я вам называть не стану, не потому что вы сможете когда-нибудь воспользоваться этими данными, а потому, что мне не нравится говорить о том, где именно я проводил операции. Когда требуется защищать мою родину и моего генералиссимуса, вся планета становится моей территорией. У нас были сведения о конвое из двенадцати грузовиков, груженных оружием; оно предназначалось для отправки в Корею, но было похищено и должно было попасть в руки «Карибскому легиону», который использовал бы его против доминиканцев. Вам известно, чем заканчиваются подобные вылазки: когда эти люди оказываются на нашей земле, мы стираем их в порошок. Если они ищут прибежища на Гаити, их там попросту съедают: не один политический эмигрант кончил свои дни в котле гаитянских негров. Итак. Я установил контакт с руководством «Легиона», выдав себя за борца с Трухильо, и сумел втереться в доверие к немцу, который руководил этой группой. Однажды ночью мы вышли в море на моторной лодке для установления контактов с доминиканской оппозицией. Я вернулся на берег, а немец – нет. Меня задержала полиция и вконец замучила вопросами. Я ответил на все – пусть проверяют, сколько хотят: я не убивал этого немца. Но дела шли не очень хорошо, и тогда моя подружка, проститутка, с которой я связался несколькими неделями раньше, отыскала где-то неопознанный труп, который мы и выдали за немца. Вы европеец и знаете, что в Европе провернуть такую операцию совершенно невозможно, но на Карибском побережье возможно все. Моя подружка сделала все, что могла, но нашла только труп какого-то низкорослого индейца; тогда я из тюрьмы велел ей положить его на солнце и дать полежать, чтобы он разложился, но не совсем. Потом она положила его в гроб, сунув туда же несколько мешков с камнями, чтобы это было похоже на тучного немца, а не на тщедушного индейца, сдохшего от голода. От гроба так воняло, что немецкий консул попросил не открывать его, – он удовлетворился свидетельством о смерти, выданным больничным врачом: остановка сердца как причина смерти немца. И мне это почти ничего не стоило, потому что я сказал Росите: «Проследи, чтобы я не платил лишнего». Мы, доминиканские спецслужбы, привыкли придумывать что-то там, где деньги не работают. А за деньги мы покупаем молчание власть имущих. Одной рукой мы ведем борьбу, а другой набиваем кошели высокопоставленных политиков, в том числе и в Соединенных Штатах. Это стратегия бедных. Теперь у вас есть полная картина происходящего, и вам есть над чем поразмыслить. Какая роль отведена вам?

– Понятия не имею.

– Худшая.

– Я являюсь агентом ФБР, я сотрудничал с Конторой. Они меня не бросят.

– Не исключено. На самом деле нам неизвестно, насколько тесно вы были связаны с секретными службами американцев. Мы полагаем, что это обычное дело среди политических эмигрантов, которые так обеспечивают себе некоторую защиту. Мы проверим, насколько слухи о ваших связях соответствуют действительности, но предпочли бы, чтобы вы сами все объяснили. Дело зашло слишком далеко, и пути назад нет. Однажды я посадил одного человека перед зеркалом, чтобы он видел, как будет умирать. Перед вами, профессор, я тоже поместил своего рода зеркало, чтобы вы осознали ситуацию, и советую вам подумать об этом, пока будут развиваться события, особенно в ближайшие часы.