Профессия - киллер - Лев Пучков

Внимательно всмотревшись в глаза Дона, я не нашел в них обычной иронии, насмешки, что меня всегда раздражало. Глаза его в данный момент были колючими и опасными — как остро отточенный нож. И холодны, как морговский холодильник. Я поежился и сник.

— Что, все так плохо?

Мой голос прозвучал так жалко, что самому стало противно.

— Нет, все гораздо хуже, — ответил Дон, опять же без намека на улыбку, и после незначительной паузы продолжил: — Ты, верно, рассчитывал, что я подпрыгну от радости и закричу: «Вай! Какой маладэц! Ты меня осчастливил. Проси чего хочешь!» и я тут же тебе вывалю энную сумму баксами. Да?

Это было совсем плохо. Если в речи шефа начинал прослеживаться грузинский акцент — при всей его невозмутимости и внешней монументальной основательности, это означало, что он сильно волнуется. Такое происходило крайне редко, только по какой-либо очень серьезной причине.

Я опустил голову, чтобы избежать его взгляда. Он поднялся из кресла и принялся расхаживать по ковру от камина к окну и обратно, обходя мою неподвижно торчащую фигуру на середине его маршрута.

Сделав несколько «челночных рейсов», Дон продолжил:

— Если бы ты был сам по себе, я обязательно отдал бы тебя кому надо. Но ты со мной. — Он поднял указательный палец левой руки, концентрируя мое внимание. — И потому спрос будет с меня. Вот так… Да, если все утрясется, я буду в большом выигрыше. Но это очень спорный вопрос. Это только в том случае, если никто не свяжет меня с этой смертью. Ты понял? Если же они каким-то образом зацепятся за тебя, будь уверен: ты расскажешь все, что было, и даже больше — это тебе не уголовный розыск!

Дон опять прервался, подошел к бару и, налив себе рюмку коньяку, залпом выпил. Потом он вернулся ко мне и пристально посмотрел в глаза — пробуравил взглядом.

— Еще я думаю, зачем мне рисковать? Может, тебе лучше умереть? Кто даст гарантию, что ты не используешь это против меня? Потом, позже, когда все утрясется? Кто? — Тут он резко отвернулся и отошел к окну. И встал там, глядя на клумбы и раскачиваясь с пятки на носок.

Я молчал. Что мне можно было ответить? Буквально за три минуты меня сделали идиотом и ткнули носом в дерьмо.

Дон молчал долго. Я боялся помешать ему, ведь он что-то решал. Наконец, не оборачиваясь, он бросил мне через плечо:

— Значит, так. Пока не окончится разборка, будешь перемещаться только со мной или сидеть постоянно дома. У меня дома. — Он постучал пальцами по подоконнику. — Понятно?

— Ага, понятно, — быстро согласился я и с большим облегчением вздохнул. — А какая разборка?

Дон развернулся и смерил меня насмешливым взглядом.

— Мой френд, ты плохо представляешь себе механизм взаимодействия составляющих этой структуры. Устранение такого типа, как Беркович, неизбежно влечет за собой разборку непредсказуемого масштаба… она обязательно будет, вот посмотришь. Если только уже не началась.

Насколько я понял, разборка набрала силу на следующий день. Головной офис фирмы располагался в красивом двухэтажном особняке, построенном в стиле барокко еще в позапрошлом веке.

В полуподвале особняка был оборудован первоклассный гриль-бар с дюжиной столиков, в котором мы обычно обедали. Вечером этот бар превращался в мини-клуб, этакий ночной катранчик для своих.

Я не любитель азартных игр. Можно играть с судьбой, твердо веря в свои силы, лицом к лицу с опасностью, что называется, когда исход ситуации зависит не столько от стечения обстоятельств, сколько от твоей личной подготовки, прозорливости, интуиции, если хотите.

Но нет никакого удовольствия испытывать судьбу вслепую, даже на пять процентов не будучи уверенным, что выпадет то, что тебе необходимо.

Дон же любил составить партейку-другую по-крупному. И всегда неожиданно. Засидится, допустим, до позднего вечера в офисе, потом заглянет в подвальчик и, подойдя к какому-нибудь столу, по-свойски так скажет:

— Петрович, иди освежись. Дай присяду за тебя на пару банчиков.

Ему никогда не отказывали: хозяин все же, хотя вообще-то каждый столик имел постоянный состав.

Здесь было очень по-домашнему, уютно и вольготно для тех, кто был «постоянным» — все хорошие знакомые, примерно одного уровня деловары и коммерсанты, желавшие в непринужденной обстановке провести вечерок-другой в неделю.

Не помню, чтобы за полгода сюда приперся кто-то посторонний или вообще что-нибудь потревожило покой завсегдатаев. Иногда здесь случались мелкие шалости — например, покуривали.

Симпатичные девушки разносили напитки, варили настоящий кофе по-турецки, убирали пепельницы и так далее, а две играли классику на виолончели и рояле, приткнувшемся в углу.

В общем, уютный мирок, куда полгода назад меня вряд ли бы пустили, чтобы хоть посмотреть. Но даже и теперь, бывая там, я чувствовал себя крайне неловко — посторонний я.

Правоохранительные органы этим местечком совсем не интересовались, потому что в городе хватало приятных заведений, доставлявших властям немало хлопот, с их почти ежеутренними жмуриками обоего пола, сомнительными кандидатами 117-й и 121-й и стопроцентными для 146-й и 108-й. Вот так.

Пробыв в офисе буквально полчаса, Дон вместе с начальником службы безопасности и тремя телохранителями куда-то укатил. Я за это время успел вздремнуть и чувствовал себя вполне сносно.

Когда шеф возвратился в офис, выглядел он каким-то разбитым, и теперь ему на вид нельзя было дать даже 45 лет. Интересно, где и кто ему так потрепал нервишки за столь непродолжительный промежуток времени?

О том, что в городе идет разборка, в теленовостях, естественно, не сообщали и объявлений не расклеивали на афишных тумбах. В офисе весь день царила тишина. Некоторые бестолково перемещались туда-сюда как сонные мухи. основная же часть персонала практически даже не пытались изображать какую-либо деятельность — все настороженно ждали чего-то и сплетничали.

Посетителей сегодня не было — против обыкновения. Дон сидел в своем здоровенном кабинете и что-то вычислял на компьютере, а я в своем маленьком смотрел в окно, периодически звоня в бар, чтобы притащили кофе — с утра мучил сушняк после вчерашнего: вечером я единолично употребил бутылочку «Двина» из запасов Дона, пока он куда-то ездил со Славиком.

В обед мы спустились вниз и без аппетита пожевали, сказав друг другу при этом не больше десяти слов. Затем я направился к себе в кабинет, а Дон собрал всех начальников и сообщил, что мужская половина фирмы переходит на круглосуточный режим работы — дескать, конец квартала и так далее.

Никто не возник — все были в определенной степени осведомлены о создавшейся ситуации. Кроме того, каждый из тех, кто трудился рядом с Доном, был профессионалом в своем деле, прекрасно разбирающимся в тех или иных нюансах современного рынка. Люди привыкли не задавать глупых вопросов и отрабатывать на 200 процентов свой хлеб с бужениной, когда потребуется.