Лебединая песня ГКЧП - Леонид Кравченко

Все эти критические дни вместе с Лигачевым, руководителями Министерства путей сообщения в селекторной находились и мы, руководители средств массовой информации, центральных газет. Мы видели, какая драма происходила в масштабах страны, какие усилия прилагались в центре, чтобы ни на минуту не могли расслабиться на местах. И в том, что железные дороги вышли из прорыва, не была остановлена ни одна тепловая электростанция, не замерзли города и поселки, не остановились заводы и фабрики, прежде всего заслуга Егора Лигачева.

Кстати сказать, Лигачев всегда был неравнодушен к нам, к Гостелерадио. Многократно бывал у нас в гостях. Очень помог в укреплении материально-технической базы телевидения. Вместе с тем в том, что касается творчества, содержательной стороны работы телевидения и радиовещания, Егор Кузьмич, несомненно, придерживался жестких политических позиций. Для него то, что мы называем политическим плюрализмом мнений, выглядело как исключительно государственное понимание задач телевидения и радио. В вопросах идеологии он был принципиальный и жесткий.

Но в ходе перестройки народ запомнил Лигачева по нескольким серьезным ошибкам. Он был причастен к проведению в стране антиалкогольной кампании. Были допущены большие перегибы в давлении на тех, кто сопротивлялся, не хотел закрывать и перепрофилировать винные заводы, противился уничтожению виноградников. Позднее Егор Кузьмич признал свою ошибку.

Александр Яковлев, который занимался вопросами идеологии, нередко не находил общего языка с Лигачевым в том, что касается методов руководства средствами массовой информации. У них было различное отношение к новым веяниям в литературе, музыке, искусстве.

В противостоянии Лигачев — Яковлев было немало любопытных эпизодов. Один из них надолго отложился в моей памяти. Однажды совершенно неожиданно, почти спонтанно, Лигачев устроил совещание руководителей ведущих средств массовой информации. Собрались словно по тревоге. Все возбуждены, озадачены, у каждого в глазах немой вопрос: «Что случилось?». По всему чувствовалось, что и Лигачев нервничал. Начал издалека. Рассказал о сложной идеологической обстановке в стране, о том, как много появляется в нашей печати непроверенных фактов, сведений и откровенной дезинформации. Подчеркнул, насколько ответственны должны быть перед народом все мы, журналисты, когда сообщаем о том или ином событии или когда даем свои оценки, трактовки тех или иных явлений. Ну а когда речь идет о людях, тогда тем более мы должны быть точны, щепетильны. Необходимо все время помнить, подчеркивал тогда Лигачев, о чувстве патриотизма, чувстве высокой ответственности перед народом. И здесь он неожиданно сослался на свежий номер «Московских новостей», который, как выяснилось, и стал непосредственным поводом для проведения совещания.

Егор Кузьмич особо подчеркнул, что встречу он проводит от имени Политбюро ЦК партии, а причина — публикация в газете «Московские новости» заметки, посвященной памяти Виктора Некрасова, писателя-диссидента, скончавшегося накануне в Париже.

Мы знали этого писателя по его прекрасной книге «В окопах Сталинграда», замечательным рассказам, интереснейшим путевым заметкам. Он, несомненно, останется в русской литературе навсегда. Категорическое несогласие с брежневской политикой вынудило Некрасова эмигрировать на Запад.

Статья в «Московских новостях» была выдержана в духе высочайшего уважения к творчеству писателя, его личности, но никак не вязалась с коммунистическим представлением о писателе-диссиденте.

Текст заметки был подробно проанализирован Лигачевым. При этом он заявил о том, что публикация — ошибка газеты. Она возникла не случайно, ибо такова линия газеты, это чувствуется и по другим публикациям, и, как ему стало известно, заметка появилась, несмотря на то, что редактор газеты Егор Яковлев был предупрежден о нецелесообразности такой публикации.

Но тут же встал Егор Яковлев и отверг такое утверждение. Он заявил, что действительно был звонок от работников идеологического отдела ЦК с предупреждением о нецелесообразности публикации, но после этого он, главный редактор, связался с Александром Николаевичем Яковлевым, тоже членом Политбюро, и публикация заметки была разрешена.

Лигачев тут же заметил, что это неправда, Яковлев не мог давать такое согласие. Вопрос отношения средств массовой информации к кончине Виктора Некрасова накануне обсуждался в Политбюро, было принято единодушное решение «отмолчаться» по этому поводу, и Яковлев не высказал там иной точки зрения.

Однако главный редактор под честное слово снова подтвердил участие Яковлева в согласовании публикации. На это Лигачев в довольно жесткой форме заявил: «Ну что ж, тогда это личное дело товарища Яковлева. А я вам делаю замечание и предупреждение от имени Политбюро. Другие члены Политбюро имеют такую же, как у меня, точку зрения».

Нам, может быть впервые, тогда стало ясно, что между двумя лидерами перестройки, Лигачевым и Яковлевым, возникли, нарастали, обострялись противоречия, которые рано или поздно могли привести к полному разрыву отношений. И если Александр Яковлев позволил себе занять такую откровенную, обнаженную позицию, значит, он мог это сделать, только рассчитывая на поддержку Горбачева.

Противостояние нарастало. Порой доходило до абсурда. На одном совещании слышишь одно, на другом — другое. Иногда на одном совещании, если там выступали оба — Лигачев и Яковлев, приходилось выслушивать полярно противоположные точки зрения на одну и ту же проблему. Журналисты в редакциях стали делиться по признаку ориентированности на тот или иной курс. Это был очень сложный период для нашей журналистики. Но, тем не менее, если вернуться к тому, что происходило в Гостелерадио, то телевидение продолжало оставаться, как мне кажется, в авангарде процессов гласности и демократизации. Лигачев был официальным идеологом партии. А с Яковлевым мне было интересно работать. Его подходы к нашим телевизионным делам были более творческими. Взять, к примеру, «Прожектор перестройки» — передачу, которая вызвала шумный переполох в стране. Эту передачу мы придумали с Яковлевым. Даже название ее, изобразительное решение заглавного титра придумали вместе. Одно время она была самой популярной на ТВ. И писем больше всего приходило на ее выпуски, потому что все видели — это боевая, жесткая, с принципиальной позицией передача. Она полностью соответствовала моим представлениям о том, каким должно быть телевидение.

Эта передача нравилась и Лигачеву своим резко критическим вмешательством в проблемы экономические, социальные, пока мы не затронули сферы идеологии. Однажды, помнится, сделали передачу о наглядной агитации. Она сразу вызвала негативную реакцию. В ней была критика громадных плакатов, развешанных по всей стране. Даже подсчитали, во сколько миллионов ежегодно обходится казне такая агитация, которую никто не читает. В общем, был довольно жесткий взгляд на постановку плакатной уличной агитации. Но вместо «спасибо» нам учинили разнос.

Кстати, Лигачева в значительной степени роднят с Ельциным именно организаторские способности, напор, решительность, целеустремленность. Это люди, которые в свое время сильно поссорились (известное: «Борис, ты не прав!»), но ведь было и так, что они уважали друг друга, долго работали рядом: один — в Свердловске, другой — в Томске. И не зря Лигачев, уже будучи в Москве, выдвинул Ельцина, позвал его работать в Москву.