Егор - Мариэтта Чудакова

Опять борьба, борьба. И, конечно, «ожесточенная». Егор уже привыкает к тому, как пишут об экономике советские ученые.

Ни Егор, ни его отец, ни автор послесловия – вообще, пожалуй, никто на свете – и представить себе не могут, что всего через четверть века главной особенностью современного мира станет вовсе не «переход от капитализма к социализму». А наоборот – переход от социализма к капитализму. Ни Марксом, ни кем-либо другим не предсказанный. Всех, можно сказать, заставший врасплох. (Притом что он был совершенно закономерным, – как много-много лет спустя покажет Егор в своих книгах.)

И «ожесточенная борьба» между двумя идеологиями кончится; держаться за коммунистическую идеологию будут всего лишь две страны – КНДР и Куба. И уйдет в прошлое настырное и совсем не безобидное желание наших властей на всех материках водрузить красный флажок – и нередко ценою жизни своих солдат. Совсем молодых людей, которым вообще-то эта Ангола – до фонаря, и ни их матерям, ни им самим непонятно, почему они должны умирать в 19 лет за то, чтобы в каких-то странах Африки возник социализм…

.. Да, кончится наконец эта многолетняя вражда и начнется пусть не всегда искреннее, и не без обострений, но все-таки добрососедство. Ну, в общем-то, – опять как не вспомнить «Маугли»… Да и пословицу про худой мир, который лучше доброй ссоры, еще никто не отменял.

А в послесловии к дочитанной Егором книге Пола Самуэльсона запестрели знакомые словечки «вульгарная», «якобы»; пошли сплошные иронические кавычки – «заслуга», «теории», «принципы» и «законы», свойственные «буржуазной политэкономии». То есть у нас, марксистов – теории, а у них, буржуев – только «теории» в кавычках.

Под конец уж неизвестно почему (наверно, лгать на многих страницах все-таки любому человеку утомительно) автор послесловия признавался: «И, наконец, небезынтересно для советских экономистов ознакомиться и с формой изложения материала, которая доходчива и понятна даже для мало осведомленного читателя».

Еще бы не доходчива! В книге шел человеческий, самому автору явно жгуче интересный разговор о каждодневной жизни людей. Об их обычных потребностях. Об их насущных интересах.

А у советского академика (автора предисловия), как и у заслуженного деятеля науки и техники (автора послесловия), слышалась в написанных на бумаге словах металлическая какая-то интонация.

Будто речь шла не о простой человеческой жизни и не о научных теориях, а совсем о другом, о чем-то грозном. Будто кого-то, например, готовились исключать из партии, как когда-то дедушку Бажова. А то и вовсе забирать на Лубянку, а затем в Гулаг. И пишущие к этому ведут. А в то же время в глубине души стыдятся своих лживых писаний. И от этого злятся.

…Вот это скрытое свойство советских обличительных текстов и вытащил на свет Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита». Написан он был давно, еще до войны. А напечатан только недавно, зимой 1966/67 годов в журнале «Москва» – и прочитан, конечно, всей семьей Гайдаров.

Там герой, безымянный Мастер, напечатал отрывок своего романа о Пилате – о том, кто отдал на казнь Христа. И тут же Мастера стали поносить и обличать в газетах. И вот какая характеристика дается автором (от лица его героя – Мастера) этим обличениям: «Что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон. Мне все казалось, – и я не мог от этого отделаться, – что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим».

Если кто-то подумал, что Егор только и делал в Югославии, что сидел над умными книжками, тот очень сильно ошибся.

Дел хватало. Он, например, всегда довольно много занимался спортом, вообще физическими упражнениями. А в Югославии тем более.

Потому что если вообще можно высказывать суждения о нации в целом (в чем автор этой книжки совсем не уверен), то про сербов (самых многочисленных тогда жителей Югославии; сегодня они населяют Сербию) можно было бы сказать: несомненно, отчаянные храбрецы; пожалуй, и забияки.

Поэтому Егор там немало качался. Позже его московский одноклассник академик Виктор Васильев вспоминал: «Он считал, что надо уметь за себя постоять и держать себя в тонусе. Он рассказывал, что когда жили в Югославии, драться случалось с местной шпаной».

Много-много лет спустя выросший Егор Гайдар вспоминал: «С отцом и мамой я проехал на машине по всей Югославии. Это была одна из красивейших стран Европы. Запомнилась поездка с Константином Симоновым и его семьей на “Стружские вечера” на озеро Охрид».

«Стружские вечера поэзии» – один из известнейших в мире поэтических фестивалей. В 1967 году там получил премию «Золотой венец» Булат Окуджава, а в 1971-м – любимый поэт Иосифа Бродского Оден. Серпантин живописнейшей горной дороги ведет к месту проведения фестиваля – городу Стругу. Прекрасные дороги, аккуратнейшие домики под черепичными кровлями, разбросанные по крутым склонам, чистенькие уютные придорожные кафе…

«…В Воеводину к старому мельнику, с которым дружил отец. Помню, мельник с достоинством, но настойчиво предлагал ему часть своей земли. Отец отказывался, мне казалось, напрасно.

Мы проехали почти по всему побережью Адриатики, которое теперь разрезано на куски. Отец был неутомим, когда сидел за рулем. Мы без труда преодолевали за день сотни километров. На ночь раскладывали палатку, иногда останавливались в гостинице, иногда у друзей.

У отца таковых много среди югославов. За эту дружбу он поплатился. Когда мы возвращались в Москву, вслед нам полетела “телега” (так тогда мы между собой назвали прямые доносы и тайные обвинительные докладные записки. – М. Ч.), где ему, как стало известно позже, инкриминировалось “слишком близкое общение с югославскими товарищами”. По тем временам это было серьезное обвинение, которое обернулось для отца большими неприятностями и инфарктом».

В 1971 году семья вернулась в Москву. Егору было 15 лет.

«Югославия мне многое дала, – говорил Гайдар в 2003 году в интервью “Газете”. – В ней был мягкий социалистический режим. Масса литературы, недоступной в Советском Союзе» – разрешено к печати многое, запрещенное советской цензурой. К тому же Югославия – страна рыночного социализма, и «рыночные реалии, навыки там были элементами каждодневной жизни, чего не было в Советском Союзе до 1991 года».

Прежде чем мы окунемся в школьную жизнь Егора Гайдара, обращаюсь к тем моим самым внимательным читателям, которые сейчас недоумевают, прочитав строки воспоминаний взрослого Егора Гайдара про неприятности его отца после Югославии.

«Как это так?.. – думают они, наверно. – Если югославов в “телеге” называют товарищами, то почему же за близкое общение с ними человека доводят до инфаркта?!»

Читатели этой книжки – во всяком случае, те самые люди, ради которых она написана, – все как один родились тогда, когда советская власть уже кончилась. Понятно, что все вы не очень-то хорошо представляете себе, как именно была устроена наша страна в советское время.