Будда из Бенареса - Дмитрий Орехов

— Послушай, Сиддхарта! — заговорил он. — Семь лет назад ты появился здесь без меча и лука, сложенный, как Индра, в набедренной повязке, покрытой пылью, и я обрадовался, словно рыбак, нашедший кольцо раджи в рыбьем желудке. Ты был еще мальчиком, черноволосым юношей в расцвете молодости, ты двигался легкой походкой, а мне казалось, что вдоль тропинки, где ты идешь, распускаются лотосы. О, Сома! Сердце мое обмирало, когда ты сидел передо мною на террасе, ресницами полузакрыв глаза! Теперь поступь твоя тверда, ты стал мудрым, и глаза твои смотрят прямо… Вспомни о древнем радже Махасаммате, вспомни о его потомках! Некий правитель решил передать престол младшему сыну, а старшие дети, недовольные его решением, ушли в леса на склоне Хималая. В верховьях реки Рапти, где росли деревья шака, они построили свой город Капилавасту… О, прекрасная страна шакьев, изобильная богатствами и героями! О, благородный город Капилавасту, основанный девятью царевичами! Это город с медными арками и подвесными мостами, стенами из обожженного кирпича и грозными башнями, великолепными дворцами и тенистыми парками. Это город, где живут гордые и храбрые люди, называющие себя потомками солнца… Это город, где тебя ждут, царевич Гаутама.

Было тихо, только рыба плеснула хвостом возле камышовых зарослей, а потом в джунглях послышался плач шакала.

— Все есть страдание, — пробормотал Сиддхарта.

— Что ты сказал?

— Когда-то давным-давно я понял, что все в нашей жизни страдание, начиная с рождения…

— Постой, Сиддхарта, постой, — заволновался брахман. — Ты говоришь, что все в жизни страдание, начиная с рождения, но это не так. Рождение — радость. Когда на свет появляется ребенок, родители любят его.

— А разве те, кого мы любим, не делают нам больно? Разве мы не страдаем из-за них?

— Да, они делают нам больно, но мы любим их еще сильнее. О, Сома! Ведь любовь сильнее страдания. Любовь достигает даже пространств между мирами, мрачных, темных, где не светят луна и солнце.

— Странные ты говоришь слова, брахман.

— Послушай, Сиддхарта! Вот мать не может разродиться, и возле нее в хижине суетится повивальная бабка, а отец сидит на пороге, мнет в руках стебель травы и восклицает: «Когда же окончится это мучение!» Но вот раздается крик, и бабка кладет новорожденного матери на живот, а он находит ртом темный сосок — разве мать не любит его, своего мучителя? Разве, как только ребенок закричит, она не забывает о своем изнеможении, не гладит и не ласкает его кожу? Разве не во всякое время она любит его, разве не каждая ее мысль о нем полна нежности? Проходит полгода. Дитя на руках у матери и, играя, бьет ее руками и ногами, больно дергает за волосы и тычет кулачком в лицо, а она говорит ему: «За что колотишь меня, плутишка?» — и в порыве любви прижимает его к груди и целует — разве тогда она не любит его? Сынишка подрастает. Мать помогает ему во время омовения и, любуясь, с нежностью гладит его красивые, стройные плечи. Мать посылает его за маслом в лавку, но мальчик отвечает: «Не пойду, на улице жарко». Она хватается за прут. Мальчик убегает, боясь наказания, а мать кричит ему вдогонку: «Пусть тебя разбойники схватят!» — и бранит, и честит его, а потом с ноющим сердцем сидит на пороге и мучается, как корова, у которой взяли теленка, — разве тогда она не любит его? А когда она со слезами ищет его по домам родных, наконец находит, обнимает и целует, крепко прижимает его, грязного и запыленного, к груди и восклицает: «Неужели ты обиделся на меня!» — разве тогда она не любит его? Нет, Сиддхарта, миром правит не страдание, а любовь — до самой макушки бытия!

Сиддхарта застонал.

— Ты колешь меня, как коня стрекалом. Но скажи мне, брахман, если миром правит любовь, как ты говоришь, почему в мире столько зла? Почему люди болеют, стареют и умирают? Почему злые преследуют добрых? Почему бхайравы приносят в жертву детей?

— Я не знаю, Сиддхарта… Не знаю…

— Зачем жить, если в мире побеждает зло?

Брахман вздохнул.

— Я уже стар, и посланцы смерти скоро снимут с огня мой горшок Мое дыхание укорачивается, суставы слабеют, сиденье кажется жестким и неудобным. Мое тело — как старая повозка, связанная ремнями, и все-таки я живу. Каждый день я ем рис и пью молоко, и это же едят и пьют мои слуги, хотя я мог бы давать им рисовую шелуху и прокисшую кашу. В моей Наланде не бьют палками крестьян, и они делают свою работу, не плача и не боясь наказания. Это то немногое, что я могу, Сиддхарта, помимо ежедневных жертв и молитв, а больше с меня и не спросят.

— Но разве счастливы люди в твоей деревне? Если идет дождь, они дрожат в своих хижинах, а если дождя нет, их опаляет солнце и жалят мухи и оводы.

— За землей Гвоздичного дерева есть еще остров Смоковниц, Хлопковый остров и остров травы Куша. Может быть, там люди живут лучше.

— Не потеют, не горюют, не плачут? Нет, брахман, напрасно ты пытаешься утешить меня! Я искал путь к освобождению от страданий и не нашел его…

— О, Сома! Зато ты спас от страданий одного мальчика. И он будет жить — благодаря тебе.

3

Над джунглями разносилось утреннее щебетанье птиц, похожее на звон колец на запястьях танцующей девушки, но Сиддхарта не слышал его.

Из-за дымки выплыл утренний месяц, подобный лику любимого сына, что глядит на отца из-за дверной завесы, однако и месяца Сиддхарта не видел.

— Посмотри, — сказал брахман, отступая в сторону.

Сиддхарта поднял голову и увидел Ананду. Мальчик был слаб, он шел навстречу ему нетвердой походкой. И Сиддхарта с удивлением понял, что старик вчера говорил ему правду: у него в самом деле были изящные точеные черты лица, золотистая кожа, ровные плечи, и темно-оливковые глаза, и длинные — словно у бычка — ресницы. Но и это было неважно, а важным было лишь то, что этот мальчик остался жив и что именно он, Сиддхарта, спас его от секиры Ангулималы. И что ради этого, может быть, и вправду стоило когда-то уйти из Капилавасту. Ананда упал на колени и хотел прикоснуться губами к ноге Сиддхарты, но Сиддхарта подхватил его на руки и поцеловал.

И он стоял долго, чувствуя шеей горячее дыхание мальчика, и ему не хотелось отпускать его, чтобы и дальше чувствовать это дыхание. Потом какие-то люди окружили их, и они что-то взволнованно говорили, но Сиддхарта только улыбался в ответ.

Он понимал, что никогда не достигнет нирваны, что энергия иддхи покинула его навсегда, что теперь он не сможет парить над землей, обжигать взглядом, совершать путешествия вне тела, и кончики его пальцев не будут светиться. Семь лет подряд он хотел заставить свое сердце умолкнуть, сделать его покорным, равнодушным, бесстрастным. Он хотел умертвить его, но потерпел поражение, а его сердце победило, ибо человеческое сердце победить нельзя, и не спрячется вор, укравший луну, ибо повсюду будет свет!