Морской узел - Андрей Дышев

Оставшуюся часть пути до Приморского мы ехали молча. Этот поселок и в хорошую погоду вызывал у меня тоску. Сейчас же хотелось разве что завыть, чем, кстати, и занималась тощая собачонка, которая стояла на крутом берегу и подставляла узкую морду ветру. Я прошел вдоль моря по мокрому пляжу, на котором был раскидан плавучий мусор. Море отряхивалось, скидывая на берег белые и гладкие, как кости, сучья деревьев, мутные пластиковые бутылки, шприцы, пляжные тапочки – все то, что не растворялось и не тонуло. Мне стало зябко и неуютно. Небо и море передразнивали, пародировали друг друга: оба стали грязно-серыми, беспокойными. «А ты можешь так?» – спрашивало небо и опускало косматую рваную бороду, которая едва не доставала до воды. «А ты попробуй сделать так!» – отвечало море и неожиданно ударяло в прибрежные камни, запуская в небо веер брызг.

Причал был хлипким, проржавевшие опоры подкосились и от каждой волны раскачивались и жалобно скрипели. Я прошелся по причалу, не обращая внимания на большие лужи, покрытые морщинками дрожи. Отсюда были видны лишь истерзанные вечной сыростью лодочные гаражи да треугольные крыши какой-то дешевой базы отдыха.

Я пошел на базу. Сначала она показалась мне необитаемой, и по пустырю, который по кругу обступили фанерные домики, бродили только собаки. Потом я увидел двух женщин. Они стирали белье под закопченной крышей летней кухни, гремели алюминиевыми тазами, с шумом набирали из крана воду. Я подошел, постоял немного у гудящего примуса, протянув к нему холодные ладони. Потом спросил: не видели ли они у причала яхту? Женщина в синем домашнем халате, ловким и сильным движением выкручивая белье, ответила, что на море вообще не ходит. А другая – некрасивая, тощая – широко улыбнулась и сказала, что яхт тут как собак нерезаных, все не запомнишь… Должно быть, под яхтами она подразумевала лодки, баркасы и даже надувные матрацы.

Я поплелся к лодочным гаражам без всякой надежды что-либо узнать. Почти все гаражи были наглухо заперты, и замки в засовах так проржавели, что их легче было сорвать монтировкой, чем открыть ключом. Волны перекатывали через терракотовые от ржавчины тележки, намертво приросшие к рельсам. На металлических платформах зияли дыры, проеденные солью.

Я постоял немного, вздохнул и уже хотел было вернуться к причалу, как вдруг заметил всполохи света, пробивающиеся из дверной щели гаража. Подошел к двери, потянул ее на себя и сразу почувствовал прогорклый запах жженого металла. Спиной ко мне стоял мужчина в синей спецовке, в железной сварочной маске и с электродом в руке. Почувствовав сквозняк, он обернулся, сдвинул маску на затылок и крикнул:

– Осторожнее, там провод! И дверь закрывай!

Он словно знал, кто я и зачем пришел, но не стал из-за меня отрываться от работы и снова склонился над черным днищем моторной лодки, лопнувшей по центральному шву. Затрещали электрические разряды, ослепительный огонь осветил мрачное нутро гаража. Словно хирург, мужчина сшивал рану на брюхе лодки, заливал ее горячим металлом, оставляя серебристый рубец.

Наконец он закончил, снова поднял свое забрало, положил на передок лодки электрод и стянул с руки грубую перчатку.

– Что принес? – спросил он, оглядывая меня с ног до головы.

Он думал, что я пришел сюда ради сварки. Нательный крестик и цепочка были единственными металлическими предметами на мне. Если, конечно, не считать железного терпения… Так я мужчине и ответил. Он усмехнулся, взял со стола кружку с грубо приваренной дужкой, сделал глоток, не спуская с меня глаз. Темное пятно у него под носом можно было принять за роскошные усы, и тогда мужчина поразительно напоминал Чапаева. И взгляд у него был пронзительный и недоверчивый. Таким людям врать – себе в убыток. Лгунов они раскусывают в два счета. И я сказал правду: кто я и зачем сюда пришел.

– Я так и подумал, что ты будешь мне в душу лезть, – сказал он, взяв в руки электрод и внимательно рассматривая его, словно заряженный пистолет. – Но твое счастье, что ты не мент. Не люблю ментов.

– За что ж они попали к вам в немилость?

– Вконец обнаглели, – после недолгой паузы ответил мужчина, нежно поглаживая уже остывший шов на днище лодки. – Открыто грабят. Везде, где только могут. Ты что думаешь про нас, рыбаков? Вышли в море, закинули невод, набрали полную лодку рыбы – и домой, жену и детишек уловом радовать? Нет, дружочек, не так. Только лодки к берегу причалят, как сразу же из всех кустов и щелей к ним сползаются менты. Всех званий и должностей! Шум, гам! Идет разбор рыбы по полной программе! Как грифы на падаль слетаются. Машинами улов увозят, мешки доверху набивают, даже унести не могут. Но волоком, волоком по песку, и так стараются, что собственные фуражки, которые на землю падают, ногами давят… Если оставят тебе пару килограмм – радуйся, рыбачок! Но и те пару килограмм надо еще до дома довезти. А это ох как трудно сделать! На первом же повороте тормозит ГАИ: сержант Нечипоренко, предъявите документы! А что у вас в багажничке? Ага, свежая рыбка, то бишь незаконная ловля запрещенных представителей национального достояния. А где разрешение? Вот эта бумаженция? Да это давно устарело, и печать размыта, и вообще мне ваше лицо не нравится! Конфискация без промедления! Если мент добрый попадется, то оставит тебе одного малька, чтоб кошку порадовать. Но у ментов тоже свои кошки есть, и им тоже свежей рыбки хочется. И вот ты, как дурак, возвращаешься домой ни с чем. Жена спросит: а где рыба? А ты ей: на рынке только что свежатину завезли, и торговля идет бойко, и милиция за порядком бдительно следит…

– Извините, но меня… – перебил я, потому что хоть и сочувствовал рыбакам, но времени катастрофически не хватало – я еще должен был успеть зайти к Ирине.

Мужчина, в свою очередь, перебил меня:

– А ты думаешь, я про что тебе рассказываю? Про твою яхту и рассказываю. Видел я ее у пирса. И парня, который из «Газели» коробки носил, тоже видел, и запомнил все это только потому, что рядом не было ни одного – поверишь?! – ни одного, даже самого занюханного мента! Вот такое чудо здесь случилось! Хоть бы один блюститель порядка пришел, поинтересовался: что грузим, громадяне? А предъявите накладные, товарный чек, разрешение заехать на причал. Или придрался бы: почему днище яхты не помыто? Почему борта у нее мокрые?.. А ни фига! Никто не пришел. Вымерла вся милиция! Такой жирный кусок прозевала! В Книгу рекордов Гиннесса этот случай занести надо.

– Название яхты запомнили?

– А как же! «Галс» она называлась. Без парусов пришла, без парусов и ушла. Один парень с ней управлялся. Были б паруса, замучился бы с ветром бодаться. А на моторе и одному не трудно. Отцепил швартов – и почесал в открытое море!

– А как выглядел тот парень?

– Который на яхте уплыл? Щупленький такой, волосики чернявые…

– Одет как?

– Одет? Да во что-то серенькое, невзрачное. Я одежду толком не разглядел… А ты что ж, дружок, побледнел? Напугал я тебя? Так сядь на табуретку, я тебе сейчас водички налью…

Он взял чайник, заглянул в кружку, но она показалась ему недостаточно чистой, и тогда он принялся искать какую-нибудь другую емкость… Это был Игнат. Щуплый, чернявый Игнат в серой робе перетаскивал коробки и мешки с «Газели» на борт «Галса». И случилось это утром семнадцатого августа. За два дня до того, как я чуть не протаранил яхту своим самолетом. И не было рядом с Игнатом ни его друга Гарика, ни подруги Веры, ни капитана Тимофеича. Игнат был один-одинешенек, окруженный лишь серыми волнами да чайками…