Наброски пером (Франция 1940–1944) - Анджей Бобковский

От Ниццы до Монте-Карло 25 километров. Берем велосипеды и примерно в пять отправляемся. В самом начале пути чуть не перевернулись. После девяти дней езды на загруженных велосипедах ехать без ничего непривычно. Дорога из Ниццы в Монте-Карло замечательная.

Мы поднимаемся по крутой горе; это другой конец залива. Внизу город, порт, справа море, слева темная стена Морских Альп. У моря невероятный лазурно-зеленоватый цвет, пронизанный полосами всех оттенков синего и зеленого. Дорога вьется вдоль берега, то вверх, то вниз. Справа море, слева крутые склоны, покрытые виллами и террасами садов. Высоко, в скалах, вьется железнодорожная линия, проглатываемая то тут, то там тоннелями. Повороты крутые, и иногда, съезжая с горы, мы мчимся прямо в море. Дорога прячется за углом скалы, поворот — и снова выскакивает над бухтой, над водой и зеленью. Одна из самых красивых дорог, которые я когда-либо видел. Все купается в солнце и синеве. Мы мчимся. Въезжаем в Вильфранш. Как игрушечный. Комната для кукол. Несмотря на то что все здесь натуральной величины (за исключением французов), любая вещь кажется меньше. Хочется взять белые парусники в порту и поиграть ими «в кораблики» в люксембургском пруду. Подъезжаем к Монте-Карло. На дороге при въезде стоит монакский полицейский в белом мундире, с золотыми галунами и в огромной шапке с плюмажем. Выглядит впечатляюще. Тадзио растерялся и шепотом, полным благоговения, говорит: «Краси-и-и-ивая ментура». Нет, это скорее солдат гвардии. Мы потные и уставшие. Пиджак, брюки, носки, ботинки жмут и душат. 25 км мы проехали за час десять. Направляемся вниз в Монте-Карло. Старый город расположен справа на горе, дорога в казино — слева. Я узнаю их издалека. Здание напоминает роскошный портсигар. Заходим в большой парк и оставляем велосипеды в полицейском участке. Усатый полицейский сразу сообщает, что, если у нас кончатся деньги, он охотно купит велосипеды. Велосипеды сейчас — востребованное средство передвижения. Мы смеемся: Sommes pas si bêtes[148]. Завязываем галстуки и садимся на скамейке в парке. Пот льется ручьем.

Тадзио развалился на скамейке и говорит: «Ты представляешь? Монте Карло. И ТАКАЯ шантрапа, как мы…» Решаем потратить на игру 30 франков, то есть по 15 франков каждый; выигрыш — пополам, независимо от того, кто выиграет.

— Да, а ты знаешь, как играть? — спрашивает с тревогой Тадзио.

— Нет.

— И я тоже нет; я играл в «три карты», в «очко», в «дурака», но в рулетку никогда.

— Там посмотрим. — Я смотрю на вход. Люди входят, выходят, садятся на скамейки, заходят в большое и роскошное кафе поодаль. У нас обоих глупое ощущение, что все смотрят на нас с ироничной улыбкой. В конце концов мы встаем и окольным путем, мимо нескольких магазинов с фантастической галантереей и украшениями, подходим ко входу. Так небрежно и равнодушно, с выражением и движениями старых игроков. Но я чувствую, что, в общем, мы напоминаем Лорела и Харди. Переступаем порог, и нас окутывает полумрак.

Швейцар указывает нам на дверь слева, где выдают входные билеты. Там сидят несколько человек, они проверяют паспорта, выписывают данные на бланк и отправляют на проверку. Через некоторое время нам дают разрешение на вход, и мы получаем именные входные билеты. Платим за них «кассирюге» (кассиру — Тадзио воодушевился) по 5 франков.

Заходим в зал. Снова полумрак, над столами большие электрические лампы, тишина, слышен только сухой треск шарика, подпрыгивающего в чаше рулетки на ближайшем столе. Когда-то точно не впускали сюда «шантрапу» в спортивных штанах, но теперь я вижу, что здесь много таких, как мы. Некоторые господа даже поснимали пиджаки и сидят в рубашках. Это скорее похоже на игру в покер на Диком Западе, а не на рулетку в храме казино, самого знаменитого казино. Мы останавливаемся у одного из столов. Вокруг сидят люди, держат перед собой маленькие блокнотики и таблицы, полные цифр, тщательно записывают выпадающие номера. Один маньяк рьяно считает на логарифмической линейке и что-то шепчет себе под нос. Время от времени тип, полностью погруженный в цифры и в «свою систему», ставит на какой-то номер и — проигрывает. Сзади сидящих за столом стоит второй ряд игроков, менее серьезных. Эти небрежно бросают фишки на стол, диктуя номер после каждого сакраментального возгласа крупье: faites vos jeux. Rien ne va plus[149] звучит как item missa est[150] во время тихой мессы в пустой церкви. Мы стоим и смотрим. Тадзио ведет себя как в соборе. Не выдержал. Шепчет мне на ухо: «Ендрусь, я понял — всё, как у нас: бах — утке в пах, тут играешь, тут выигрываешь, известь, конфеты, вакса, шоколад, скумбрия…» Я прыснул смехом, и несколько человек строго посмотрели на меня. Тадзио (его уже понесло) лепит дальше: «А шарик-то прыгает, будто его блохи кусают. Ендрусь, все понятно. Покупай эти „штуки“ (фишки), и вперед — за уткой».

— Да, но где их купить?

В тот же миг стоящий рядом господин на безупречном польском языке и мефистофельским шепотом тихо подсказал:

— Вам нужны фишки-и-и? Купите у крупье!

Тадзио потянул меня к другому столу. Покупаем шесть фишек по 5 франков и начинаем играть. Играет Тадзио. Никогда раньше я не подозревал, что он так хорошо знает французские числительные. Уверенным движением ставит фишку на два номера и громко говорит: «трез-каторз»{97}. Проигрываем. Ставлю я, только на тринадцать. Ничего. Тадзио на семерку, и тоже ничего. Я предоставляю право играть Тадеушу. Он ставит еще два раза и проигрывает. Мы остаемся с последней фишкой. Тадзио во второй раз ставит на 13–14. Шарик прыгает, скользит и — выигрываем. Тадзио раскраснелся. Очень громко говорит крупье: «Месье — иси — трез-каторз»{98}. Крупье не спешит, и Тадзио впадает в ярость: «Почему этот садовник нам не подгребает? — Месье, иси, трез-каторз» — сюда, пожалуйста, тринадцать-четырнадцать. Тот окинул его немного насмешливым взглядом и спокойно вручил ему стопку фишек — 85 франков. Я сразу откладываю шесть фишек в боковой карман как инвестированный капитал, который окупился, и две даю Taдеушу. Он уже в трансе; глаза блестят, топчется и толкается между людьми, окружающими стол. Так должен был бы вести себя в казино Дональд — диснеевский утенок. Наконец я понимаю, кого мне напоминает Тадзио: конечно, утенка Дональда. Тадзио проигрывает еще раз, потом ставит на 35–36 и выигрывает. Вторая стопка фишек оказывается у меня в руках. Я даю Тадеушу четыре и, не обращая внимания на игру, смотрю на людей. Здесь полно пожилых дам, апокалиптически размалеванных, кричаще и старомодно одетых, в шляпах эпохи канкана.