Сотканная из тумана - Лена Обухова

Остальные скептически переглянулись.

– Но почему она выбрала всего третью человеческую жертву, а в образе волка убила уже с три десятка? – недоверчиво уточнил Дементьев.

– Так ведь волк всегда ест больше, чем человек.

– Тогда нам придется признать, что это два разных существа, потому что иначе сыты были бы оба, – возразил в свою очередь Ваня. – Оборотень оборотнем, но желудок, как я понимаю, у них общий.

– Да и крови в цыплятах меньше, чем в людях, – неожиданно поддержал его доктор.

– Вы опять вцепились в то, что она пьет кровь! – горячилась Саша. – Мы не можем этого знать наверняка.

Ваня тут же примирительно вскинул руки.

– Тише, Айболит. На самом деле нам это пока неважно. – Он вдруг посмотрел на опустевшую тарелку, откуда секунду назад Нина взяла последний огурец. – Гаврилыч, а у вас еще есть?

Доктор усмехнулся и тяжело поднялся из-за стола.

– Сейчас принесу.

Он вышел в сени, а затем хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги во дворе. Доктор направился к погребу, где хранил запасы.

– Но пока об этой версии молчим, – велел Дементьев. – Нам только на руку, что местные успокоились и вообще считают, что доктор ошибся насчет крови.

– В каком смысле? – не поняла Саша.

Дементьев, Ваня и Нина переглянулись, а затем Дементьев обратился к Илье Пантелеевичу:

– Вы только не обижайтесь, я знаю, что доктор – ваш старый друг, но в деревне говорят, что он… немного чокнутый. У местных тоже возникли вопросы: если все это делал волк, то почему он не ел мясо, а пил кровь? Вот они и решили, что он мясо все же ел, просто иногда добычу утаскивал. А ту, что убил и не утащил, не успел или не смог. А кровь никто не пил. Говорят, с подачи доктора и возникла версия с чупакаброй.

– Но это не Матвей придумал! – возмутился староста. – Про чупакабру Алешка, внук мой, впервые упомянул.

– Вы не кипятитесь, – успокоил его Дементьев. – Мы прекрасно понимаем, что доктор прав. Саша же тоже делала вскрытия, видела, что крови нет. Да и глупости это: каждый хозяин всегда знает, сколько у него голов животных, просто так их не утащишь незаметно. Рано или поздно они и сами поймут, что убитый волк тут ни при чем. Просто сейчас нам выгоднее поддержать версию с некоторой чокнутостью доктора, чем сеять панику.

На это Илье Пантелеевичу оказалось нечего возразить.

– В общем-то, я уже слышал разговоры про доктора в деревне, – признался он. – Люди видят иногда, как он по ночам огородами к реке ходит, вот и выдумывают всякое.

Саша украдкой взглянула на Ваню, вспоминая ту видеозапись и их выводы насчет доктора и Айи. Ваня выглядел абсолютно невозмутимым, как будто ничего и не вспомнил, и только по чуть более прямой спине, чем обычно, Саша поняла, что он тоже насторожился.

– А куда он ходит? – спросил он искренне-равнодушным тоном, как будто просто пытался поддержать беседу.

Илья Пантелеевич замялся, но затем признался:

– На бывший пляж он ходит. Тут недалеко, за деревней. У него там много лет назад невеста утонула. Говорит, что не спится порой, вот и сидит там, на воду смотрит, но однажды я его подпоил хорошенько, он и признался, что порой в лунном свете видит Надю свою. Я, конечно, не поверил, а к утру он забыл о своих откровениях. Я напоминать не стал. Зачем? Таких вещей люди обычно стесняются, протрезвев.

Продолжить Илья Пантелеевич не смог, поскольку хлопнула дверь и в сенях послышались шаги вернувшегося доктора. Саша снова взглянула на Ваню. На этот раз он смотрел на нее, и у обоих в глазах читался один и тот же вопрос: если доктор ходит на «свидания» к своей Надюше, то куда ходит Айя?

г. Санкт-Петербург

В тесной гримерной пахло, как в старой парикмахерской: удушливой пудрой, лаком для волос, перегаром и дешевыми сигаретами. Молоденькая девочка-гример покрывала лица Войтеху и Анне каким-то порошком, чтобы на камере они не выглядели бледными спирохетами (откуда в его словаре такое выражение? жизнь с Сашей накладывала определенный отпечаток), сливающимися со стенами и мебелью. Ведущий будущей передачи сидел на низеньком пуфике, держал в одной руке папку, в другой – стеклянную бутылку кока-колы с торчащей из нее трубочкой, к которой периодически прикладывался и с шумным чавканьем втягивал в себя темную жидкость.

Это чавканье раздражало больше всего. Не сам напыщенный молодой человек в канареечно-желтом пиджаке, не его глупые вопросы и явное желание заставить Войтеха на камеру признаться в экстрасенсорных способностях, а чавканье. Каждый раз, когда узкая трубочка скрывалась за тонкими губами ведущего, Войтех испытывал навязчивое желание выхватить у него бутылку и бросить в стену.

– Итак, давайте я вам вкратце расскажу, по какому плану будут проходить съемки, – кисло сказал ведущий, когда Анна в очередной раз напомнила, что она договорилась с главным редактором телеканала не упоминать о способностях Войтеха. Войтех вообще удивлялся, откуда все об этом знают? Это теперь где-то на столбах пишут?

Перед мысленным взором тут же возник фонарный столб, со всех сторон обклеенный бумажными объявлениями:

«Сдается квартира. Без агентов!»

«Потерялась кошка, кто видел, звоните! Ребенок скучает».

«Муж на час».

«Девочки. Дорого!»

«Войтех Дворжак – экстрасенс».

Войтех тряхнул головой, прогоняя навязчивое видение, за что тут же получил кисточкой по носу.

– Ой, простите! – извинилась девушка-гример.

Ведущий начал лениво вещать о том, на какой диван им следует сесть в студии, кто из приглашенных гостей выйдет первым, кто последним, что нужно будет рассказать, а о чем промолчать, и в какой-то момент Войтех отключился, на этот раз шагнув мыслями в расследование.

Они уже подъезжали к телестудии, когда позвонил Долгов, сказал, что все еще в Перми, ищет заказанные Ваней камеры и Сашей – кровь, но договорился, что его отвезут на вертолете в деревню в любое время суток.

Наконец гример закончила махать кистями вокруг его лица, какая-то девушка с ярко-розовыми волосами прикрепила к свитеру микрофон, и их попросили в студию.

– Что-то я волнуюсь, – шепнула ему Анна, когда они шли по узкому темному коридору следом за той же розоволосой девушкой. – А ты?

Войтех неопределенно кивнул. Он волновался, но вовсе не из-за направленных на него камер. Последние несколько лет он немного отвык от них, но когда-то умел не замечать. Когда ты второй космонавт в истории страны, которая не только не имеет собственной космической программы, но в обозримом будущем и не собирается ее иметь, внимание к тебе повышенное. Он привык к прицелам телекамер, интервью, фотографиям и прочим прелестям «представителя страны». И сейчас неожиданно легко вспомнил, как этого не замечать.