Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи - Жан Флори

Итак, Боэмунд сыграл роль в отъезде Татикия. Но какую? Отъезд этот, каковы бы ни были его последствия, прекрасно устроил дела Боэмунда, нисколько не ослабив сил крестоносцев, поскольку греческое войско было небольшим, примерно 2000 человек. Отсюда и возникла идея открыть императорскому военачальнику заговор, направленный против него. Заговор, без сомнения, вымышленный, но вполне допустимый в ту эпоху, учитывая злопамятность крестоносцев в отношении византийцев, от которых они так долго и тщетно ожидали помощи. Этой инициативой Боэмунд, как ловкий политик, играл, выигрывая по всем статьям.

Итак, Боэмунд выигрывал в любом случае. Если бы Татикий сдержал слово, добыв крестоносцам помощь и поддержку, Боэмунд еще больше, чем раньше, считался бы самой надежной опорой императорского дела, ибо он спас жизнь представителя императора, которой угрожали все другие «варвары», не доверять которым у Алексея были все основания. Таким образом, норманн мог надеяться на признательность басилевса сообразно с предоставленными услугами. Или же — что и произошло — Татикий не вернулся бы; и тогда Боэмунд мог бы открыто вести свою собственную игру среди крестоносцев, освободившись от императорской опеки и очистившись в глазах всех от обвинения в сговоре с Алексеем. Он даже мог открыто афишировать свои антивизантийские убеждения, превратившись в того, кем он стал в глазах всех после взятия Антиохии: наиболее яростного врага басилевса и греков. Рассказ норманнского Анонима был целиком и полностью посвящен этой задаче. Автор справился с ней с таким успехом, что и сегодня еще многие историки полностью принимают его по меньшей мере за пристрастную точку зрения.

После ухода греческого войска норманнский вождь также смог выдвинуть в качестве предлога несоблюдение обязательств императором, что освобождало его от вассальной клятвы если не сообразно строгой букве закона, то по крайней мере в глазах большей части крестоносцев. Те действительно были убеждены, что их предводители принесли клятву при условии, что император обеспечит им военную и логистическую поддержку вплоть до Иерусалима. Даже при отсутствии такого формального обязательства вассальная клятва подразумевала подобную военную помощь, поддержку вассалу, оказавшемуся в опасности. Однако в то время император все еще находился в Романии, усмиряя земли, отвоеванные для него крестоносцами, а его представитель покинул армию, когда она была в самом опасном положении! Из-за этого враждебное отношение к грекам и к Алексею могло лишь укрепиться и способствовать взлету популярности Боэмунда, что и произошло. Играя, таким образом, «на двух столах», ловкач Боэмунд был уверен в выигрыше.

Татикий был не единственным, кто покинул ряды воинства крестоносцев: почти в то же время, что и он, из лагеря ушел и Балдуин Булонский вместе с большей частью своих войск, ответив на призыв Тороса, правителя Эдессы, просившего защитить его город от турок. Вскоре Балдуин был им «усыновлен», а месяцем позже он захватил этот город для себя одного. С этого времени, как мы видим, князья-крестоносцы уже без колебаний выкраивали для себя владения из бывших земель Византийской империи. Боэмунд был не первым, кто поступил таким образом.

Собирался ли Боэмунд последовать примеру Балдуина? Во всяком случае, он не терял надежды захватить Антиохию и поддерживал свою популярность, возраставшую среди крестоносцев. Так, несколько дней спустя, 9 февраля 1098 года, христиане одержали победу над турками, которую прославляет норманнский Аноним, приписывая ее одному Боэмунду[389]. Узнав о приближении новой армии турок под предводительством эмира Алеппо Ридвана, идущего на помощь осажденному гарнизону, крестоносцы устроили совет во главе с Адемаром, епископом Пюи. Боэмунд вызвался командовать рыцарями, которые пойдут навстречу врагам, в то время как пешие воины останутся в лагере, чтобы продолжить осаду. Князья дали свое согласие, и рыцари отправились на бой во главе с норманном, который на рассвете послал разведчиков, чтобы выведать точное расположение врага. По их возвращении, получив нужные сведения, Боэмунд выстроил войска в боевом порядке. Норманнский Аноним пользуется этим обстоятельством, чтобы передать хвалебные слова, с которыми христианские воины обратились к норманнскому предводителю:

«Ты рассудителен и благоразумен, ты велик и знаменит, ты храбр и победоносен, ты законодатель битв и судья сражений — сделай это. Будет все, как ты велишь. Все, что тебе кажется полезным, соверши и сделай для себя и для нас»[390].

В соответствии со стратегией, которую некоторые историки считают новшеством, Боэмунд разбил свои войска на шесть корпусов и встал во главе шестого отряда, расположенного в арьергарде[391]. Увидев, что христиане дрогнули под напором турок, он, подозвав своего знаменосца, обратился к нему с воодушевляющей речью о священной войне, в которой угадывается и церковное происхождение автора, и его намерение пропагандировать крестовый поход:

«Спеши скорее, как только можешь, как подобает храброму мужу. И будь ревностной подмогой Богу и Святому Гробу. Ты поистине знаешь, что эта война не плоти, но духа. Итак, будь храбрейшим поборником Христа. Иди с миром. Да будет Господь с тобой везде»[392].

Вслед за чем Боэмунд ринулся на врагов, истребляя турок, «словно лев в овечьем стаде», и обратил их в бегство. При виде знамени норманна, реющего в первых рядах, другие отряды, прекратив отступление, превратили победу турок в их разгром. Крестоносцы доставили в лагерь сотню голов убитых врагов и множество коней.

Однако другие хронисты не приписывают Боэмунду столь яркого участия в битве. Рауль Каннский отнюдь не считает его руководителем или инициатором победы[393]. Раймунд Ажильский, как можно догадаться, еще менее настроен в пользу Боэмунда: по его словам, решение о походе приняли сообща на совете, в покоях Адемара Пюиского; рыцари, примерно 700 человек, выступив ночью, храбро атаковали турок и обратили их в бегство[394]. Боэмунд в его рассказе даже не упомянут[395]. Альберт Ахенский называет его среди участников битвы, но не предоставляет ему какой-либо особой роли. По его мнению, речь о священной войне произнес Адемар, а не Боэмунд: «Прославленный епископ призвал их не бояться смерти во имя любви к Тому, за кем пошли они, отмеченные знаком креста, к Тому, ради которого они покинули свою родину, семью и все блага; ведь тот, кто умрет за него сегодня, будет владеть небесами вместе с Богом Воинств. Тогда, воодушевленные этой вестью, благословляющей их, они все как один объявили себя готовыми скорее умереть, нежели позорно бежать от врага»[396].