Закон военного счастья - Николай Басов

И работяги вместе с червеобразными принялись за дело. К вечеру к ним прибыли еще двое бакумуров, из которых один оказался женщиной с очень низкой грудью. К тому же на ней уже был повязан плотный брезентовый фартук – чего при ее-то мохнатости можно было и избежать. Но, видимо, строители так «достали» ее своими шуточками, что она решила обозначить на себе одежду. А может, этот фартук имел и какое-то функциональное значение.

На следующий день рабочие прибыли раньше, чем включилось Солнце. И сразу принялись за дело так, что даже кое-кого из соседей разбудили. Зато сомнений, что полученный приказ они исполнят в лучшем виде, как сказал их плешивый бригадир, не осталось.

А для Ростика наступила удивительная пора – несколько дней он ничего не делал, просто спал, бродил, разговаривал с людьми, узнавал новости. Вернее, знакомился с тем, что он сам считал новостями, потому что для людей, постоянно живущих в Боловске, это уже были дела прошедшие.

Официально считалось, что он восстанавливается после ранения, полученного в сражении на Бумажном холме, но раны рубцевались быстро, обожженные участки уже стали затягиваться свежей кожей, и, хотя еще саднили, особенно по утрам, со сна, он все чаще забывал про них. Можно было и вовсе не показываться в больнице, Любаня или мама сами его перевязывали в стираные бинты, сами накладывали какую-то мерзко пахнувшую, но приносящую облегчение мазь.

Еще считалось, что он готовит отчет о сражении, особенно о периоде, когда остался за командира. По этой причине его без помех пускали в палату, где на пару выздоравливали Антон и Достальский. Антон, которому в битве за Бумажный досталось куда как изрядно, был не очень. Он трудно поднимался на ноги, едва ходил, и все время его запекшиеся губы кривила напряженная усмешка. Когда ему становилось совсем плохо, он со злостью говорил:

– Вот ведь судьбина – только от одной хвори оправился, тут же на следующую налетел. Даже и здоровым побыть не успел.

– Это не хворь, – говорил Ростик, – а ранение. Они на то и существуют, чтобы от них выздоравливать. Вот и выздоравливай – таково твое дело на настоящий момент.

– Тебе хорошо говорить, – заметно сердился Антон, но не на Роста, а на себя. – Ты-то как всегда – без царапины из всего вышел.

– Это он-то без царапины? – удивился Достальский, лежа на своей койке. – Да я солдатам с такими ранами, как у него, сопровождающего даю, чтобы по дороге не сомлели.

– Ну, я – дело другое, – отшучивался Рост. – У меня мать – доктор. Вот женись, Антон, на докторше, тоже будешь выздоравливать быстрее.

– Ты на что намекаешь? – неожиданно вскинулся Достальский.

И тут-то выяснилось, что он, пока выздоравливал, действительно познакомился, как это обычно бывает… В общем, конечно, это была докторша и, конечно, невиданно прекрасных достоинств.

К тому же капитан Достальский действительно пошел на поправку едва ли не сразу, как прибыл в госпиталь. Но ему и этих рекордных сроков, как говорили сестры и больные, было недостаточно. Для тренировки он совершал немалые для больного прогулки по запущенному больничному саду, в котором между земных кустов сирени и уже заметно изменившихся тополей нет-нет да и проглядывали кусты с красными листьями или определенно пробивались ростки скрученных штопором, мелколиственных местных деревьев.

От нечего делать Ростик часто гулял с ним, заодно помогая управиться с костылями. При этом преимущественно они обсуждали битву за Бумажный. Иногда разговор превращался в спор, но чаще Рост или капитан узнавали друг от друга неведомые прежде перипетии и подробности сражения.

Так, Ростик выяснил, что капитан заблаговременно отправил все грузовики в Боловск, заполнив их штатскими под старшинством неизменного Акимыча. Когда Рост высказался, что это следовало сделать попозже, когда уже появились первые раненые, капитан вдруг разгорячился.

– Ты пойми, – говорил он, забыв о костыле под левой рукой и стараясь показать рельеф холма обеими руками, – во-первых, я еще не знал, что наши летуны остановят их… Ну, этих, с длинными шеями, с наездниками на спине. Если бы те прорвались к холму, они бы наши машины пожгли, непременно пожгли. А у меня был приказ Председателя, чтобы я машинами не рисковал, они тут тоже еще не раз понадобятся. А во-вторых, если бы я их не отвел, их бы просто пехотинцы разбили. Глубина нашей обороны составляла всего-то метров двести, она прошивалась стрелками пернатых насквозь. Так что не мог я оставить машины на верную гибель.

– Автобусы ведь не сожгли. Мы их прикопали, обложили щитами, обмазали глиной, и они в нужный момент очень удачно удрали.

– Потому и удрали, что для них было место. А если бы мы оставили еще эти «ЗиЛы» – непременно бы их заметили и попробовали подбить.

– Кстати, машины машинами, их, в конце концов, не очень и жалко. Но почему ты в самом деле бээмпэшки угнал? Они-то, когда пернатые на наш плацдарм поперли тремя колоннами, могли роты две заменить. И вообще, это же подвижная, мобильная сила! Да с ними мы бы…

– У меня не было уверенности, что пернатые все, понимаешь, все останутся под холмом. Я рассчитывал, что они хоть часть своих сил продвинут дальше в степь, ближе к городу. А «БМП», как ты сказал, мобильны, им их и останавливать. Лишь теперь, зная, как повернулось дело, согласен – это была ошибка.

– Я думаю, если бы машины остались, дезертиров было бы меньше. Они бы рассчитывали на нормальное отступление, понимали бы, что и раненых повезут в кузовах, и оставшихся в живых… А так у них сложилось впечатление, что всех бросили – попросту подставили и бросили. Так уже бывало, и на Земле, и тут.

– Наверное, – мрачно соглашался капитан. Как и все очень честные военные, он не любил говорить на тему о доверии к начальству – понимал, что русским солдатам не с чего особенно рассчитывать на тыловиков.

Еще изрядные споры у них вызывала относительно слабая оборона оставленного на стыке батальонов плацдарма.

– Понимаешь, автобусы как-то следовало уводить. Вот я и оставил проход между вами, вернее, хоть и заметил его, но не стал перекрывать, – пояснил Достальский.

– По нему пришелся такой удар, что, не окажись я там случайно, пернатые непременно прорвались бы. Представляешь, если бы они нам в тыл вошли численностью тысяч в пять, а то и больше?

– Да, – качал головой капитан. – Как ты там удержался? До сих пор чудом кажется. Плацдарм следовало прикрыть более плотно. Следующий раз буду делать проход зигзагообразным, как учебники тактики советуют, чтобы одним ударом не пытались пройти через всю глубину обороны, не встречая сопротивления.

В более мирных, уже не конфликтных тонах они прояснили действия летунов, за которыми капитан следил, а Ростик, разумеется, нет. Но Кима с ними не было, поэтому разговор получался однобокий, без вида, так сказать, сверху, и быстро затихал. И конечно, очень популярной, к тому же триумфальной, была тема маневра отхода к самому холму, на практически не подготовленные позиции. Капитан удивлялся: