Кельтский круг - Карло Шефер

Фабри, по-видимому, почти не удивился его звонку:

— Конечно, приезжай, у меня всегда есть время. Тем более для тебя.

Фабри, которого Тойер так любил и про которого постоянно забывал. Одновременно и близкий друг, и загадочная и далекая личность. Десять лет назад он по доброй воле ушел из полиции. Они познакомились еще в младших классах школы. Тойер выручал неуклюжего мальчишку, когда дети дразнили его за алеманнский диалект. Зато Фабри в благодарность давал ему списывать математику и немецкий. В годы учебы в гимназии они потеряли друг друга из вида, а потом снова встретились в полиции. Тойер и там выделялся физической подготовкой, а Фабри сумел обрести необходимую для работы в полиции спортивную форму лишь после долгих тренировок, но в вопросах теории он помогал нервному и неуравновешенному Тойеру.

Сегодня угрюмый гейдельбержец был вынужден мужественно признать, что, пожалуй, выдающийся интеллект Фабри всегда создавал между ними дистанцию, несмотря на обоюдную симпатию и общие детские воспоминания. Они ели, пили, отпускали пошлые шутки. С годами оба прибавили в весе, только Фабри вдвое больше, чем Тойер. Во время их последней встречи он сетовал на свою тучность. Но что ему теперь оставалось делать? Лишь есть и пить в полученном по наследству доме в Шварцвальде. Как звали Фабри по имени? Тойер запамятовал. В прошлом году он получил от него почтовую открытку, но подписана она была лишь буквой «Ф». Правда, номер телефона оставался прежним, адрес тоже, голос звучал, как всегда, устало и хрипло. Пожалуй, Тойер больше всего любил этот умный, рассудительный голос. Он всегда напоминал гаупткомиссару, что тот не одинок в этом мире.

До Карлсруэ сыщик доехал спокойно; хотя третья полоса еще ремонтировалась, все шло нормально. Но южней, между Баден-Баденом и Оффенбургом, начались пробки. В конце пути, на серпантинах, ведущих в гору, к дому Фабри, комиссар благодарил судьбу за то, что ему пришлось висеть на хвосте у тащившихся фур. Так меньше бросалось в глаза, что на душе у него кошки скребут.

Мрачные хвойные леса подавляли, причудливые дома казались игрушечными и нелепыми, но от того, что прежде не нравилось сыщику в Шварцвальде, когда он добрался до конечной цели своей поездки, осталось лишь воспоминание. Фабри жил в Сент-Георгсхёфене, некогда богатом городке, расположенном к северу от Виллинген-Швеннингена. Обрывистый горный ландшафт переходил там в равнину, и это никак не украшало пейзаж, более того, изгоняло из него всякую искру курпфальцской романтики.

Хотя гаупткомиссар давно не видел Фабри, местность он помнил хорошо. Пока немецкие педанты не проиграли Японии войну технологий, в этом городке собирали высококлассные проигрыватели, а одна фирма изготовляла недорогие кварцевые часы для широкого потребителя; выпускались и многие другие товары, на которые был большой спрос. Теперь весь город на глазах приходил в упадок. Так же явственно, безропотно и тоскливо, как и его жители. Тойер почувствовал голод. Он хотел перекусить перед встречей с Фабри, чтобы сразу не набрасываться на еду, и остановился в центре городка.

Именно там власти Сент-Георгсхёфена, ни с того ни с сего пораженные слепотой, в семидесятые годы соорудили уродливую бетонную каракатицу. Ее легко можно было принять за индийский приют для прокаженных или Долину смерти в Техасе. Она вытеснила старинные живописные дома из песчаника под черепичной крышей, которыми прежде был застроен центр города, когда это был еще центр, а не бетонная уродина, окруженная и обезображенная жилыми коробками, выкрашенными в навозный цвет или облицованными плиткой из этернита.

В довершение всего многофункциональный бункер переходил в серые полуэтажи; к стенам вели нехоженые тропы, коварные, неудобные ступеньки уворачивались из-под ног. Пожалуй, Тойер притормозил здесь только для того, чтобы основательно разозлиться, и это сработало. К нему вернулась способность радоваться жизни. Хотя бы отчасти.

Он стремительно вошел в булочную-пекарню. «Открыто по воскресеньям», — сулила корявая надпись на ромбовидном лоскуте бумаги в витрине. Булочная делила кубистский угловой нарост с обанкротившимся, судя по вывеске, бюро путешествий. Очередное свидетельство полного упадка порадовало Тойера.

— У вас есть хоть какие-то бутерброды? — резко спросил он, не поздоровавшись. Продавщица, понурая особа лет шестидесяти, равнодушно посмотрела на него.

— Най, — ответила она.

— Это означает «нет»? — спросил озадаченный сыщик.

— Йо, — ответила старушка.

— Так чего нет — бутербродов с сыром? Или с колбасой? Или с салом? Круассанов? Брецелей? Слоеных пирожков с сыром?

— Най, — повторила продавщица и пальцем не пошевелила. Тойеру показалось, что он обращается к кукле. — Ничего нет. Почти ничего. Сегодня ведь воскресенье.

Сыщик поглядел на унылый ассортимент из серого хлеба и нескольких черствых пирожков.

— До свидания, — сказал он. — Дерьмовая пекарня. В дерьмовом доме.

— До свидания, — прозвучало из-за прилавка. Все еще голодный, но заметно взбодрившийся, он поехал вниз, к дому Фабри, примостившемуся под горой Рёслесберг, прямо туда, где темные, нагоняющие тоску елки смотрели на долину и приветствовали путников.

Старший гаупткомиссар, пока ставил машину, впервые задался вопросом: что будет, если между ним и Фабри не проскочит искр? Все-таки это возможно, вполне возможно. После стольких-то лет.

Даже если представить его толстого приятеля в роли огнива, сам-то он, нежданный гость, сейчас скорее напоминал огнестойкий торфяной брикет.

Дом, где Фабри провел детство, до того как его честолюбивый отец стал директором реальной школы в Гейдельберг-Рорбахе, наверняка когда-то был красивым или по крайней мере традиционным. Но хотя родителям Фабри не было суждено насладиться заслуженным отдыхом, испортить дом они все же успели, превратив его в нечто среднее: черепицу заменили на коричневые плитки шифера, старинные створки — на рольставни, после чего и сами сменили эту жизнь на грядущую.

На табличке возле звонка было написано «Ф. Фабри», и имя друга наконец-то всплыло в памяти гаупткомиссара.

— Фридберт, — громко позвал Тойер.

Дверь отворилась.

— Я — собственной персоной.

Он выглядел еще толще, чем в прошлую встречу, но не таким чудовищно раздутым, как бывало раньше. Его невероятное ожирение, казалось, пошло на убыль. Почему-то это разочаровало Тойера.

— Я тоже явился к тебе собственной персоной, — вымученно пошутил он. — Приветствую тебя, мой дорогой. — Старинные приятели изобразили объятия и столкнулись при этом животами.

Внутри дома царил симпатичный холостяцкий хаос, пока еще без следов запущенности и грязи, какие Тойер часто наблюдал в жилищах одиноких стариков.

С веселым удивлением гость увидел три пары необъятных слаксов, которые сохли на старомодном обогревателе. Каждая из брючин могла бы накрыть лебединое гнездо. Фабри провел его в гостиную с большими окнами, выходившими в лес. Старый журнальный столик, заваленный газетами, стоял возле гигантского книжного стеллажа, огромная, дурно написанная картина над софой изображала немецкую парусную яхту «Горч Фок» на бурных волнах.