Когда воскреснет Россия? - Василий Белов

Для того чтобы говорить о Толстом, да еще публично, надо иметь безоглядную самонадеянность, приправленную изрядной долей нахальства. Я страшусь говорить о Толстом. Что можно о нем сказать? Любое высказывание будет мелким, — либо совсем банальным по сравнению с тем, что сказал уже он сам. О нем не надо говорить, надо просто читать (читать и перечитывать, как любил говорить Николай Рубцов).

Мы почти не знаем Толстого, а то, что знаем, касается лишь его художественных произведений. Но ведь Толстой не только гениальный писатель, он еще и философ. Он же и величайший протестант, и пророк, и обличитель, и педагог, и теоретик искусства. Массовому читателю не известна стихия толстовского наследия, мы живем по принципу «нет пророка в своем Отечестве». Даже теперь, когда вроде бы ликвидирована политическая цензура, редакторы предпочитают Толстому Набокова и Ходасевича. А почему бы не напечатать в каком-нибудь журнале, например, толстовский трактат об искусстве?

Толстой говорит: «Утверждение о том, что искусство может быть хорошим искусством, но быть непонятным большому количеству людей, до такой степени несправедливо, последствия его до такой степени пагубны для искусства и вместе с тем так распространено, так въелось в наше представление, что трудно разъяснить всю несообразность его…

Мы привыкли к такому утверждению, а между тем сказать, что произведение искусства хорошо, но непонятно, все равно что сказать про пищу, что она очень хороша, по люди не могут есть ее. Да, отвечают на это, вы еще не принимаете этой линии, потому что вы неразвиты, и потому вы лишены этого удовольствия, мы же хотим доставить вам это высшее удовольствие, которое вы не знаете, а мы знаем». «Кто это мы? И кто это вы?» — гневно спрашивает Толстой и так говорит о кучке людей, присвоивших исключительное право судить об искусстве: «Это крошечная кучка людей — паразитов, пришедшая к сознанию того, что нет Бога, нет смысла в жизни, что надо уничтожать себя, пока жив, наслаждаться, чем можешь». В другом месте Толстой говорит, что «чувства правды, красоты и добра независимы от степени развития». «Как только художник, да и всякий работник в духовной области позволяет себе сказать: меня не понимают не потому, что я не понятен (т. е. плох), а потому, что слушатели, читатели, зрители не доросли до меня, так он, с одной стороны, освобождает себя от всяких истинных требований всякого искусства, а с другой стороны, подписывает себе смертный приговор, подрывает в себе главный нерв искусства». Толстой писал, что «обеспечение художников в их материальных нуждах есть самое губительное для производительности художника условие», что «художник будущего будет жить обычной жизнью людей, зарабатывая на свое существование каким-либо трудом».

К сожалению, даже Толстой не избежал некоторого нигилизма по отношению к своему времени и некоторой идеализации будущего. Да, гений Толстого не избежал разлагающего влияния новейших экстремистских идей, но гений его со всей своей мощью сопротивлялся такому влиянию, сопротивлялся прежде всего с помощью проповеди нравственности, самоочищения и самосовершенствования.

Что бы сказал Лев Николаевич о Чернобыле? О гибели Арала? О строительстве каналов Волга — Чограй и Дунай — Днепр, о затоплении обширных пахотных территорий и о гибели русских лесов? Мы знаем примерно, что бы он сказал при виде всего этого. Это очень легко представить. Труднее предположить, что бы он сказал, если бы знал, что всего через 2–3 пятилетия после его смерти мы разрушим тысячи прекрасных культовых сооружений и не менее прекрасных гражданских памятников. Стал ли бы он так яростно громить русскую православную церковь? Осмелюсь предположить, что не стал бы.

Противоречия между художественным образом и идеологической установкой его создателя случаются, вероятно, не только у средних талантов, но и у гениальных художников толстовского масштаба. Но я не смог бы представить А. С. Пушкина, например, в роли воинствующего антиклерикального деятеля… Зато толстовская проповедь самоусовершенствования звучит сейчас удивительно современно, даже злободневно. О какой перестройке может быть речь, если каждый человек сам, не дожидаясь указаний сверху или со стороны, не разберется в себе, своем окружении, в своем прошлом и настоящем? Толстой примером всей своей жизни призывал к нравственному максимализму, его совесть постоянно пульсировала, заставляла его ежедневно словно на горячие угли ступать дальше на пути самосовершенствования.

Никто и ничто не поможет человеку стать лучше, кроме его совести, никто не поможет ему даже просто захотеть стать лучше, если не разбужена его совесть.

Давайте же и мы по примеру гениального писателя ежедневно и ежечасно слушать внутренний голос своей совести, нельзя делать вид, что голос этот совсем слаб, его, мол, не слышно… Прислушаемся к себе и обязательно услышим. А однажды услышанный, он звучит все громче и громче.

Из телевыступления на вечере в Останкине, 1990

Дорогие соотечественники, уважаемый Съезд!

Ваш председатель пожалел для меня восемь минут, когда обсуждался Закон о земле. Что ж, время действительно дорого. Тут Борис Николаевич прав. Мы упустили время, мы не защитили интересы России. Россия по-прежнему беззащитна. В жестокой, изнуряющей политической борьбе наши лидеры мало думают о русском народе. И вы, депутаты, должны, обязаны воспитать, выдвинуть из своей среды новых, энергичных и умных и молодых лидеров. Нынешние лидеры вспоминают крестьянина только тогда, когда проголодаются, либо когда отечественная война. За шестьдесят лет колхозной жизни в моей деревне Тимонихе не выстроили ни одного дома. Зато было построено три скотных двора, две конюшни и три телятника.

Как видим, о скотине государство заботилось больше, чем о самом крестьянине. Но крестьянство — это ведь не только одна кормежка для городских жителей. Крестьянство — это спасение народа и государства вообще. Это спасение языка, национальных традиций, национальной культуры каждого народа. Спасенное крестьянство — это прекращение межнациональной борьбы, это здоровая экология и демография, армия, наконец!

Вот почему так яростно и так долго уничтожалось русское, украинское, белорусское, казахское и другое крестьянство! Сколько лет крестьянство уничтожалось, столько лет придется его и восстанавливать. Но я могу доказать, что и сейчас, сию минуту, сохранившиеся в нашей стране остатки настоящих крестьян оскорбляются, эксплуатируются и третируются.

Вчера мы приняли приличный Закон о земле. На этом можно было бы закончить крестьянскую тему. И пусть бы сам крестьянин свободно решал, как ему жить: остаться ли в колхозе или выйти на хутор. Только вот беда: никогда-никогда город и вся так называемая демократическая интеллигенция не давали крестьянину свободы этого выбора! Боюсь, что и новым Законом воспользуются одни горожане.

Два года тому назад я говорил на съездах о том, что Россия оскорблена, обворована и унижена. А что изменилось за два года? Россию по-прежнему унижают, оскорбляют и обворовывают. Да еще и требуют от нее покаяния, требуют отказа от «имперского» мышления. Но какое уж там имперское мышление, если русский народ, оскопленный гражданской войной и раскулачиванием, надорванный войной Отечественной, оглушенный алкоголем, обманутый всякими академиками, даже не участвует в наших политических играх? Утверждаю, что интересы русских людей не представлены как следует ни в Союзном правительстве, ни в Союзном Верховном Совете.