Заклинатель дождя - Михаил Строганов

– Я отдамся только по любви. И тому, кто на мне женится. И чтобы никаких разговоров про это не было!

– Какая разница, невинна или нет! Встанешь под венец, и пересудам конец!

Ирина нервно посмотрела по сторонам, словно подыскивая повод встать и уйти, но неведомая сила удерживала ее за столом.

– Бабушка, чайник закипел! – она облегченно вздохнула, указывая на вырывавшиеся из-под крышки густые клубы пара.

– Это сейчас, милочка, люди из чайников, словно из горшков пьют. Я сама из чайника только всякую шваль потчую, – брезгливо поджала губы Матрена. – В самоваре же, Иринушка, своя стать и чин имеются. И у каждой детальки особливое имя. Вот смотри, что это, по-твоему? – старуха подставила под кран расписную чашку и осторожно открыли краник.

– Ручка для открывания крана. Что же еще?!

– Ан и нет! Не ручкой именуется, а веткой! Вот нижняя часть называется шейкой, а вверху, для выпуску пара, – душничок. Так ко всему в мире свое особливое имя приложено.

– Какая разница?! Не все ли равно, как назвать?!

– Кабы было все равно, люди б лазали в окно! Ты же, милочка, ученая, не чета мне, полуграмотной, а не понимаешь, что оттого, как вещь называется, так с ней и получается!

– Ага! Если старушку называть девочкой, так она помолодеет, а стоит девушку окрестить бабулей, так она в одночасье состарится?

– Выходит, так! – Матрена Емельяновна отлила в блюдечко из чашки ароматного настоя и подцепила узловатыми пальцами из стеклянной розетки пару кусочков колотого сахара.

– Чушь! Полная чушь!

– Чушь есть Божий душ, да вот шутка – чертова погудка…

* * *

– Бабушка Матрена, а почему ты колдуешь в клети? – Ирина боязливо следила за манипуляциями старухи, вытаскивающей грязный тряпичный плат из засыпанного куриными перьями деревянного ящика. – Разве мы не должны дождаться полуночи и затем отправиться на кладбище? Или хотя бы на перекресток. Говорят, там нечистый колдовать помогает…

– На кой ляд тебе нечистый потребовался? – Матрена стряхнула с платка прилипший пух. – Мы и без него тишком дело обставим. Все у нас, милая, как надобно обернется, сама убедишься!

Противная старуха! За тысячу рублей могла бы и своего чертушку потревожить… Или думает, раз гостья молодая да неопытная, так ее можно по-быстрому в кладовке обслужить?

Ирина досадливо прикусила губу, но возражать старой ведьме не рискнула.

– Незачем теперь погосты да распутия тревожить, – пояснила Матрена. – Нынче-то год високосный, Касьяновский. А коли на кого Касьян глянет, так порченый от сглаза мухой мрет. Оттого и тебе, невинного человека жизни лишившей, тапереча не человечьей, а змеиной поступью ходить надобно. Чтобы Касьяна зря не гневить. Разумеешь?

«Ерунда, чушь…» – попыталась успокоить себя Ирина. Но перед глазами вдруг возникло лицо сестры – худенькое, бледное, испуганно прячущееся в гробу от преследовавшего ее неизречимого ужаса.

– Ой, бабушка, что-то у меня на душе замутилось, – Ирина прислонилась к склизкой бревенчатой стене. – Пойду-ка я, пожалуй, пока мне совсем худо не стало. Не возиться же тебе со мной…

Она зажмурилась, глубоко вздохнула и, некстати улыбаясь, попятилась к спасительной двери, ведущей назад в избу.

– На первую порчу многие душой мутятся, совсем как убивцы, – кивнула старуха. – Ничего, покамест перетерпишь да малость нутром помаешься. А после согрешишь с парнем, так вмиг печаль от сердца отляжет. Через грех похоти на него твоя смурь перейдет да в нем и останется! Вишь, как легко девке вину то соскрести, а ты сумневаешься!

– Я потом, как-нибудь позже… Теперь не надо… Деньги… Вот деньги! Возьмите, ради Бога, возьмите!

– Погодь, милая! – Рука старухи оказалась неожиданно крепкой и ловкой, а пальцы проворными. – Дело начато, а что началось, по своему хотению не остановишь. И деньгами своими передо мной не тряси. Знала, что не мыло покупать идешь, а человека портить… Стало быть, сама и выискала такую злочесть!

Ирина замерла возле двери, испуганно закрыв лицо руками:

– Как же теперь быть? Я хотела лишь его наказать, заставить помучиться за сестру… Может, он и невиновен в ее смерти? Суда же не было! Почему вы говорите, что все равно мне или моему парню придется получать возмездие за его жизнь?!

– Повинен али безгрешен, об том разбор не мне чинить. Да и отвечать за чужую жизнь не я стану. Ты, девонька, доброй волей здесь оказалася, без принуждения ведьме кланялась, от своего сердца зла желала. Стало быть, не моя, твоя печаль!

Старуха обхватила гостью за талию и шепнула на ушко:

– Разве только чужую порчу на себя принять… Только тут кровью за кровь заплатить надобно… Теперь сама выбирай, в чье тело навету укладываться…

– Бабушка, неужели нельзя как-нибудь иначе? – от подступавшего ведьминского холода Ирина всхлипывала, как ребенок. – Ну, пожалуйста, придумай! Ты же на этом свете знаешь про все!

– Горюшку твоему помочь можно… Только придется дюже страхоты натерпеться… – На крови обряд проведем, беду от себя стороной отведем. Кровавыми росами отчураемся. Кинется навет искать своего зазывателя, скользнет по кровавому следу да и заблудится, слепцом между тел заплутает. Попроси, я мигом устрою!

– Вот видишь, – облегченно вздохнула Ирина. – Я же знала, знала, что ты можешь все, если только захочешь!

– А ты прежде не убоишься моею кровью умыться, а мне на омовение свою дать? – испытующе спросила Матрена. – Кровью, милая, даже ведьмы не шутят…

Ирина смущенно улыбнулась и неловко стянула с себя трикотажную кофту с вышитой на груди васильковой бабочкой, летящей на пляшущий язычок пламени.

– Дай свою руку! Ну же, решайся!

Ирина почувствовала страх перед разыгрывавшейся с ней злой нелепицей, но именно в этот момент дрогнула душой, как беременная, ощутившая внутри себя первые движения чужой… воли.

Коснувшийся руки холод бритвы хотя и заставил вскрикнуть, но уже не испугал. Было страшно и сладостно, когда старуха сделала надрез, и горячая густая кровь брызнула из запястья в заботливо подставленную глиняную миску.

Ирине почему-то представилось, как доведенные неразделенной любовью до отчаянья режут вены, надеясь найти утешение и выход своему горю в стремительно ускользающей из них жизни. Она не хотела думать о том, что с ней станется и что ожидает их дальше. Она не томилась видениями мертвой сестры, и помутневшие от горя глаза матери больше не бередили память. Прошлое медленно истаивало от поглощавшего лихорадочного дурмана и странных, словно заплутавших в ее голове, чужих голосов.

– Всего один танец этим вечером. На твоей новой квартире. Или я слишком тороплю события? Может потому, что весна, но скорее оттого, что вы так прекрасны! – Василий Иванович встретил Елизавету Андреевну на пороге кабинета во франтоватом белом костюме и кричаще красном галстуке. Он поцеловал кончики пальцев и кивнул на кресло. – Присаживайтесь, Елизавета Андреевна, будем говорить как всегда лирично, но без пустых церемоний!