Кривой домишко - Агата Кристи

— Вы думаете, их осудят?

— Трудно сказать. Неизвестно, какими доказательствамирасполагает полиция. Эти письма…

— Любовные письма?.. Значит, они все-таки были любовниками?

— Да, они любили друг друга.

Лицо тети Эдит помрачнело.

— Не нравится мне все это, Чарлз. Я не люблю Бренду. Явсегда очень не любила ее и отзывалась о ней крайне резко. Но сейчас… Я хочу,чтобы Бренда воспользовалась каждым шансом — каждым возможным шансом. Аристидтоже хотел бы этого. Я чувствую себя обязанной обеспечить Бренде хорошуюзащиту.

— А как же Лоуренс?

— О, Лоуренс! — Старая леди раздраженно пожала плечами. —Мужчины должны сами заботиться о себе. Но Аристид никогда не простил бы нас,если… — Она оставила фразу незаконченной, помолчала и сказала: — Время ленча.Пойдемте в дом.

— Я должен ехать в Лондон.

— Вы на своей машине?

— Да.

— Хм. Может быть, вы меня подвезете? Полагаю, теперь нам ужеможно выехать в город?

— Конечно, подвезу. Но кажется, Магда с Софией тожесобирались в Лондон после ленча. Может, вам будет удобней поехать с нами? Уменя двухместный автомобиль.

— Я не хочу ехать с ними. Возьмите меня с собой и нераспространяйтесь, пожалуйста, на эту тему.

Я удивился, но выполнил ее просьбу. По дороге в город мы неразговаривали. Я спросил старую леди, где ее высадить.

— На Харлей-стрит.

В моем уме забрезжила некая смутная догадка, но мне нехотелось ни о чем спрашивать.

— Впрочем, нет, еще слишком рано, — сказала тетя Эдит. —Высадите меня у «Дебенкама». Я перекушу там и потом пройдусь пешком доХарлей-стрит.

— Надеюсь… — начал было я и остановился.

— Именно поэтому я и не хотела ехать с Магдой. Она всегдадраматизирует ситуацию. Поднимает страшный шум по любому поводу.

— Мне очень жаль, — сказал я.

— Это лишнее. Я прожила хорошую жизнь. Очень хорошую. —Неожиданно старая леди усмехнулась: — И она еще не кончилась.

Я не видел отца уже несколько дней. Застав его за делами, неимеющими отношения к Леонидисам, я отправился на поиски Тавернера.

Инспектор выразил желание выйти со мной пропустить постаканчику. Я поздравил его с успешным завершением дела; поздравления онпринял, но вид у него при этом был далеко не победоносный.

— Что ж, все кончено, — сказал Тавернер. — Дело закрыто. Иникто не посмеет отрицать этого.

— Как вы думаете, обвинительный приговор будет вынесен?

— Трудно сказать. Прямых улик нет… Как часто бывает в делахоб убийствах. Многое зависит от того, какое впечатление обвиняемые произведутна присяжных.

— А насколько серьезно содержание писем?

— На первый взгляд просто убийственно. Сплошные разговоры осладкой совместной жизни, которая ждет любовников после смерти старого мужаБренды. Фразы типа «Теперь осталось недолго ждать». Не забывай, защита будеттрактовать все это иначе: мол, муж был уже так стар, что молодые люди с полнымоснованием могли ожидать его естественной смерти. Впрямую об отравлении вписьмах не говорится, но есть некоторые пассажи, которые можно понять вполнеоднозначно. Все зависит от того, кто будет судействовать. Если старый Карберри— то он живо разберется с любовниками: страшно добродетелен. Защищатьобвиняемых будет, вероятно, Иглз или Хэмфри Керр. Хэмфри великолепно ведетподобные дела, но для успеха ему обязательно подавай блестящего героя войны иличто-нибудь вроде этого. А человек, уклонившийся от воинской службы, несколькосмажет ему картину. Но главное для обвиняемых — понравиться присяжным. Сприсяжными никогда не угадаешь. Но знаешь, Чарлз, эти двое определенновозбуждают симпатию и жалость. Бренда — миловидная молодая женщина, бывшаязамужем за глубоким стариком; Лоуренс — невротик, освобожденный от службы в армии.Само преступление настолько традиционно, настолько соответствует некоей избитойсхеме, что невольно начинаешь верить в невиновность подозреваемых. Конечно, судможет решить, что старика отравил Лоуренс без ведома Бренды или она без ведомалюбовника — но может и обвинить их в сговоре.

— А что вы сами думаете по этому поводу? — спросил я.

Лицо Тавернера осталось совершенно бесстрастным.

— А я ничего не думаю. Я собрал факты и отправил дело впрокуратуру, где уже и были сделаны все выводы. Я исполнил свои обязанности, аостальное меня не касается. Вот и все, Чарлз.

Да, нет, не все. Тавернер определенно был не очень счастлив.

И только три дня спустя я завел разговор на эту тему сотцом. Сам он о деле Леонидисов не упоминал. В наших отношениях возникланекоторая напряженность — и мне казалось, я догадываюсь о ее причинах. Но мнебыло необходимо разрушить возникшую между нами преграду.

— Нужно назвать вещи своими именами, — сказал я. — Тавернерне верит, что старика убили эти двое, — и ты тоже не веришь в это.

Отец покачал головой и повторил слова Тавернера:

— Мы свое дело сделали. Остальное решит суд. И никакихвопросов здесь быть не может.

— Но вы-то с Тавернером не считаете их виновными?

— Это решать присяжным.

— Бога ради, не заговаривай мне зубы! Я спрашиваю, что личноты думаешь по этому поводу?

— Мое личное суждение не отличается от твоего, Чарлз.

— Нет, отличается. Я более осведомлен.

— В таком случае, буду откровенен: я просто… не знаю!

— Они могут быть виновными?

— О да!

— Но ты в их виновности не уверен?

Отец пожал плечами.

— Не уклоняйся от ответа, па. Прежде ты был уверен? Не сомневался?

— В общем, да. Не всегда, правда.

— Я молю небо, чтобы ты оставался уверенным и сейчас.

— Я тоже.

Мы помолчали. Я думал о двух призрачных фигурах, выплывающихв сумерках из парка. Одинокие испуганные люди. Они были испуганы с самогоначала. Разве это не является признаком нечистой совести? Но тут же я ответилсам себе: «Совсем не обязательно». Оба они, и Бренда, и Лоуренс, боялись самойжизни — у них не было уверенности в себе; а тут еще они оказались участникамитрадиционной истории незаконной любви, разрешившейся убийством старого мужа.