Словно распустившийся цветок - Сири Митчелл

— Смотрите, что вы наделали! – На щеках учителя проступили алые пятна.

— Что? Что я такого сделала? Я всего лишь нарисовала анемону с пестиками и тычинками.

Теперь ко мне склонилась и мисс Темплтон:

— Это не принято, мисс Уитерсби.

— Что не принято?

— У нас не принято рисовать их.

— Но ведь любому же видно, что у цветка они есть. И почему я не должна рисовать их? Если я не могу рисовать их, то, следовательно, я не должна рисовать и завязь, но тогда это уже и не растение вообще!

Раздался новый шорох и очередной глухой удар.

— О Боже. Это была леди Харривик.

Учитель отобрал у меня иллюстрацию, схватил за руку и потащил вперед:

— Не знаю, что вы здесь делаете, но всем известно, что в высшем обществе не принято обсуждать такие вещи.

— Но их ведь нельзя же просто игнорировать!

— Если нам нужно упомянуть их, то мы говорим: «муж и его жены».

И что же, это выражение, получается, не такое скандальное, как мое?

— Что ж, у каждого из них таковых имеется великое множество. В этом цветке собрался настоящий гарем.

— Для ваших упражнений их не существует.

— Следовательно, с таким же успехом я могу не рисовать и чашелистики, и листья.

— Пожалуй, так будет лучше. – Взяв лист из собственных запасов, он протянул его мне, многозначительно глядя на то место, на котором я сидела.

Я взяла у него лист и вернулась на свое место. Попытавшись начать все сначала, я обнаружила, что весь мой энтузиазм куда-то улетучился.

В конце концов учитель привлек наше внимание и достал из своей сумки книгу.

— Вот, смотрите. Всегда полезно сравнить свои успехи с работой настоящего профессионала, и потому сегодня я принес книгу, на которую часто ссылаюсь. – И он продемонстрировал нам обложку. – Это – труд мистера Уитерсби «Ranunculaceae в Британии».

Мисс Темплтон подтолкнула меня локтем и одарила лукавой улыбкой.

— Здесь есть прекрасная иллюстрация анемоны, очень похожей на нашу. – Перевернув несколько страниц, он предъявил Клубу мою иллюстрацию. Он медленно прошелся вдоль рядов, чтобы члены Клуба могли сравнить свои рисунки с моим. Затаив дыхание, я ждала, что вот сейчас женщины одна за другой начнут падать в обморок при виде пестиков и тычинок, но они лишь подались вперед, чтобы повнимательнее разглядеть страницу.

Подойдя ко мне, преподаватель остановился:

— Должен признать, что вы подаете надежды. Если только вы сможете заставить себя следовать правильным путем, то когда-нибудь, я уверен, у вас получится недурной рисунок.

Поход в церковь в то воскресенье оказался вполне сносным. Я кивком поздоровалась с несколькими людьми, с которыми познакомилась в начале недели, а после окончания службы даже сумела перекинуться с ними парой слов, прежде чем мистер Тримбл потащил нас обратно домой.

С мисс Темплтон я повидалась на драматических чтениях в понедельник вечером, которые посетила в сопровождении адмирала. В ее манерах чувствовалась решительность, когда она подошла ко мне. Взяв меня под руку, она увлекла меня к стене.

— Признаюсь, что до прошлого заседания Клуба любителей акварельного рисунка я не понимала разницы между рисунком и иллюстрацией. По некотором размышлении я должна заметить, что согласна с вами в том, что Клуб акварелистов – неподходящее место для выставки ваших работ. – При этом она не сводила с меня пристального взора, следя за моей реакцией.

— Я тоже так думала, но с самого начала не хотела выглядеть чересчур педантичной. И еще мне показалось, будто вы очень хотели, чтобы я пришла.

Она улыбнулась:

— Поэтому давайте-ка попробуем ускорить ваше возвращение к работе. Итак… – Она окинула комнату взглядом. – Мистер Стенсбери здесь, и, по моему мнению, сейчас самое подходящее время, чтобы вы с ним заговорили. Хотите, я пойду с вами?

Я вздохнула:

— Всякий раз при виде его я вспоминаю тот ужасный коряжник и не могу сделать вид, будто мне интересен мужчина, настолько нечувствительный к хорошему вкусу в природе.

— Попытайтесь думать вместо этого о вашем ужасном мистере Тримбле и о том, что он занял ваше место.

— Хорошо. Попытаюсь.

— В таком случае вы должны пытаться сильнее, потому что мистер Стенсбери – эксцентрик. Он способен почти на все. В общем-то, если подумать, то просто диву даешься, сколько всего он успел натворить с тех пор, как переехал сюда, так что если удастся убедить адмирала в том, что он питает к вам серьезные намерения, то ваш батюшка более не сможет позволить себе колебания и нерешительность.

— Я все понимаю, но если вы вспомните, что мне придется выслушивать его рассказы о своем отвратительном рутарии – а, скорее всего, еще и ехать и смотреть на него, – то вам не придется просить меня быть с ним любезной.

— В таком случае я сама подойду к нему от вашего имени и заявлю, что умираю от желания увидеть его рутарий, и вот тогда, смею надеяться, он будет вынужден пригласить нас обеих на экскурсию. А если я якобы случайно обмолвлюсь, что вы уже дважды были приглашены в Оуэрвич-Холл, то представьте, что подумают люди!

— Надеюсь, они не подумают, что мне нравится его коряжник!

— Они подумают, что он начал оказывать вам знаки внимания.

— В самом деле?

— Еще бы. И тогда я смогу собственными глазами увидеть его сад! Видите ли, мне этого давно хотелось. Мистер Стенсбери, вообще, крайне необычный мужчина. Быть может, он даже устроит нам экскурсию по своему дому. В прошлый раз он этого не сделал, но я слыхала, что у него целая комната отведена под мечи и сабли, а другая занята исключительно часами – наручными, напольными и настенными. А еще я намерена сказать ему, что респектабельному поместью обязательно требуется передвижной зверинец – просто чтобы посмотреть, что он станет делать. Мне всегда хотелось взглянуть на животных с длинными шеями, не помню, как они называются. – Она вздохнула. – Какая жалость, что вы не желаете выходить за него замуж. Я лично полагаю, что это очень забавно – быть супругой такого мужчины.

— Быть может, тогда вам самой стоит им заняться.

Мисс Темплтон нахмурилась:

— Мой отец никогда не одобрит такой союз. Хотя он не одобряет половину из того, что я делаю или говорю, так что, по большому счету, это не должно стать непреодолимым препятствием. – Со щелчком раскрыв свой веер и начав томно обмахиваться им, она надолго погрузилась в свои грезы о мистере Стенсбери. – Вся беда в том, что он представляется мне совершенно неспособным полюбить что-либо, за исключением своей оранжереи и этого коряжника. А я решительно настроена выйти замуж за того, кто влюбится в меня без памяти. Помните? Нет, я буду придерживаться своего первоначального решения и оставлю его вам.