Золото Спарты - Клайв Касслер

От дома Мюллера Фарго взяли такси до Мальмуска, портового района с видом на Фриуль, и отыскали там тихую кафешку. Устроились под зонтиком в патио и заказали по двойному эспрессо.

В миле от берега виднелся замок Иф — мрачная глыба цвета потускневшей охры, торчащая среди покатых утесов, остатков крепостного вала и каменных арок.

Хотя площадь острова составляла более семи акров, сам замок имел размеры поменьше, всего сто футов в ширину — и состоял из трехэтажного главного здания, с трех сторон от которого располагались орудийные башни с зубчатыми бойницами.

Замок Иф был воздвигнут в 1520-е годы по воле короля Франциска Первого как крепость для защиты города от атак с моря, но очень недолго просуществовал в этом качестве: вскоре его превратили в тюрьму для политических заключенных и еретиков. Как позже Алькатрас в Сан-Франциско, из-за своего расположения и смертельно опасных подводных течений замок Иф приобрел репутацию тюрьмы, откуда невозможно сбежать, — утверждение, которое было опровергнуто (по крайней мере, на страницах романа Александра Дюма «Граф Монте-Кристо»).

Сэм процитировал брошюру, которую прихватил с собой из турагентства в Старом порту:

— «Чернее, чем море, чернее, чем небо, он возвышается подобно призрачному гранитному великану, протягивая свои утесы, словно руки, готовые вот-вот схватить свою жертву». Так его описывал Эдмон Дантес.

— Отсюда все выглядит не столь мрачно.

— А ты посиди лет десять — пятнадцать в темнице.

— И то верно. Что там еще сказано?

— В тюрьме действовала строгая классовая система. Богатые заключенные могли оплатить содержание в камерах на верхних этажах, с окнами и камином. Тогда как бедных бросали в темницы подвала, так называемые ублиеты, которые…

— Это производное от французского глагола «oublier» — «забывать», — подхватила Реми. — По сути, они представляли собой каменные мешки с единственным входом через люк в потолке. — Реми и по-французски говорила явно лучше Сэма. — Если человек попадал сюда, о нем можно было забыть. В ублиетах гнили заживо.

Зазвонил телефон, и Сэм снял трубку.

— Мистер Фарго, у меня для вас кое-что есть, — раздался в трубке голос Сельмы.

— Слушаю, — сказал Сэм и включил громкую связь, чтобы Реми могла слышать.

— Мы расшифровали первые две строки символов на бутылке, дальше пока не выходит, — заговорила Сельма. — Понадобится время. Кажется, нам не хватает какого-то ключа. Итак, строки складываются в загадку:

Ошибка Капетинга, откровение Себастьяна.

Город под пушками.

Из третьего царства забытых знак, что вечный

Шеол падет.

Мы работаем над разгадкой…

— Я уже отгадал, — объявил Сэм. — Здесь говорится о замке Иф.

— Простите?

Он подробно рассказал об их встрече с Вольфгангом Мюллером.

— Его брат нашел бутылки в крепости. У нас уже был ответ, осталось лишь к нему вернуться. «Капетинг» относится к династии, из которой происходил король Франциск Первый; он построил крепость. Себастьяном звали Вобана, инженера, который предупредил власти, что форт практически бесполезен. По какой-то причине строители развернули фортификационные укрепления и бойницы не в сторону открытого моря, откуда могли явиться потенциальные захватчики, а в сторону города — вот вам и «город под пушками».

— Впечатляет, мистер Фарго!

— Это все из брошюры. А вот насчет второй строфы я не знаю.

— Зато я знаю! Кажется… — сказала Реми. — У евреев Шеол означает обитель мертвых, или преисподнюю. Вечный Шеол, напротив, означает «вечная жизнь». Помнишь цикаду с бутылки?

— С герба Наполеона. Возрождение и бессмертие, — закивал Сэм. — А вторая часть, «третье царство забытых»?

— Французская версия темницы, ублиет, что в переводе означает «быть забытым». Если мы не ошибаемся, где-то в подвалах замка нас ждет спрятанная цикада. Только вот зачем вообще нужна эта загадка? — удивилась Реми. — Почему не простое «идите туда-то, ищите то-то»?

— А вот тут начинается самое интересное, — ответила Сельма. — Судя по тому, что я успела перевести, книга Лорана — наполовину дневник, наполовину шифровальный ключ. Лоран довольно ясно дает понять, что сами бутылки — далеко не главная цель. Он их называет «указатели на карте».

— И куда они указывают? — спросила Реми. — И для кого предназначены?

— Он не говорит. Может, это выяснится, когда я закончу перевод.

— Что ж, похоже, наш любезный Лоран действовал по приказу Наполеона, — задумчиво произнес Сэм. — Раз они пошли на такие сложности, чтобы спрятать бутылки, значит, карта ведет к чему-то действительно очень ценному…

— Тогда понятно, почему Бондарук готов убивать, — отозвалась Реми.

Они поговорили еще несколько минут.

— Так-так… — одними губами произнесла Реми, скосив глаза. — Да у нас гости.

Сэм обернулся: через патио, держа руки в карманах куртки, к ним шел Холков. Сэм и Реми напряглись.

— Расслабьтесь. Думаете, я настолько глуп, чтобы пристрелить вас обоих посреди белого дня? — ухмыльнулся Холков, встав перед ними. Он достал руки из карманов и поднял вверх. — Без оружия.

— Вижу, вам удалось выбраться из машины, — сказала Реми.

Холков выдвинул стул и сел.

— Милости просим к нашему столу! — иронично проговорил Сэм.

— Вы могли бы нас столкнуть, — сказал Холков. — Почему не стали?

— Если честно, мы подумывали об этом. Если бы не ваш готовый схватиться за оружие приятель, кто знает?

— Мои извинения. Он слишком остро отреагировал.

— Полагаю, не имеет смысла спрашивать, каким образом вы нас выслеживаете? — спросила Реми.

Холков улыбнулся; но его глаза остались холодными.

— Полагаю, не имеет смысла спрашивать, зачем вы сюда приехали?

— Правильно полагаете, — отозвалась Реми.

— Не знаю, на что вы рассчитываете, — сказал Сэм. — Ваш коллега похитил, пытал и чуть не убил нашего друга, вы сами дважды покушались на нашу жизнь. Что вам надо?

— Мой работодатель предлагает перемирие. Сотрудничество.

Реми тихонько засмеялась.

— Дайте-ка угадаю: мы помогаем вам найти то, что вы ищете, что бы это ни было, а вы нас убиваете не сразу, а чуть позже.

— Вовсе нет. Мы объединим усилия и поделим прибыль, восемьдесят к двадцати.

— Мы даже не знаем, что ищем, — сказал Сэм.

— Нечто имеющее огромную ценность, как историческую, так и материальную.

— А какой из этих аспектов больше интересует Бондарука? — спросила Реми.

— Это его личное дело.