Дерево-людоед с Темного холма - Содзи Симада

– Правда? – спросил я.

– Правда! Это известный эксперимент. В общем, у растений – нет, вернее, у некоторых из них – явно есть чувства. Так что представления древних людей были верными. Даже сегодня многие японцы верят в это. Но, знаете, люди хотят заработать все больше денег, поэтому вырубают леса, вот и пытаются себя убедить, что у деревьев нет души. Иначе они не занимались бы вырубкой! Люди – эгоистичные существа. Мне тоже много раз, пока я жил здесь, снился камфорный лавр…

– О чем были эти сны?

– Нет, это ерунда; вы будете смеяться надо мной, если я расскажу.

– И все же?

– Будто у дерева есть большая пасть на верхушке ствола, как ловушка у «ада для мух», и когда она закрывается, то заглатывает ребенка и переваривает его, хи-хи-хи.

Мне было не до смеха.

– Понимаете, это все из-за тех историй, что рассказывают люди, поэтому такие образы и возникают в моей голове… Но, знаете, эгоизм людей, он повсюду. Взять хотя бы гильотину!

– Гильотину? – Я испытал отвращение, поняв, что разговор снова вернулся в прежнее русло.

– Когда голову человека отрезáло гильотиной, то она падала в специальную корзину. Окружающие не видели, как выглядит голова, хи-хи-хи. Кроме того, еще несколько часов после казни никому не позволялось прикасаться к ней или вынимать из корзины, так что все это время нельзя было увидеть выражение лица преступника. Знаете, люди думают, что при обезглавливании человек умирает мгновенно. Нет, они, наверное, хотят так думать, чтобы чувствовать себя в безопасности! Возможно, чтобы не ощущать вину. Но, как вы думаете, действительно ли жизнь мгновенно прерывается, когда голову отрезают? – Юдзуру посмотрел мне прямо в глаза, придвинув свое потное лицо вплотную к моему.

Я ужаснулся, внезапно задавшись вопросом, о котором никогда раньше не задумывался. По спине у меня пробежал холодок.

– Нам некого спросить, что человек чувствует после обезглавливания, ведь медицине не известны случаи, когда кто-то вернулся после этого к жизни! Но мозг не может умереть мгновенно; доказано, что смерть наступает через минуту или две, когда кислород перестает поступать в мозг. Это научный факт. Значит, мозг остается живым и продолжает мыслить! Однако западные ученые предпочитают не говорить об этом из соображений морали, хи-хи-хи-хи! – Юдзуру странно двигал головой взад-вперед. – Разве вам не хотелось бы взять только что отрубленную голову и спросить ее, жив ли мозг? Я изучил множество произведений литературы и научных исследований, полагая, что должны быть врачи и писатели, которые думают так же, как и я. И они есть! Я нашел записи об экспериментах, пусть и немногочисленных.

Мне было тяжело слушать рассказы Юдзуру о казнях, но, должен признаться, смерть и тайны, что ее окружают, обладают некоторой притягательностью.

– В 1875 году два врача во Франции получили разрешение осмотреть голову казненного на гильотине, но они не обнаружили каких-либо признаков жизни – ведь прошло более пяти минут. Примерно через год другой врач спустя три часа после казни закачал в голову кровь, перелитую от живой собаки. Лицо стало красным и напряженным, а губы и брови подергивались несколько секунд! Но все же уже успело пройти целых три часа после казни… А вот самый замечательный эксперимент! В 1905 году наконец удалось осмотреть голову сразу после казни. Согласно отчетам, после ампутации голова удачно приземлилась строго вертикально, поэтому не было необходимости в ее правильном расположении, хи-хи-хи! Брови и губы казненного мужчины заметно подергивались в течение пяти или шести секунд, затем мышцы его лица расслабились, веки приоткрылись так, что стали видны белки глаз. Когда врач позвал человека, пребывающего будто в полусне, по имени, его веки слегка поднялись! Хи-хи-хи! Преступник уставился прямо на врача. Тот описал его глаза, как глаза живого человека… Глаза постепенно закрылись, а когда врач назвал имя еще раз, то слегка приподнялись брови, хи-хи-хи! В третий раз тот уже не откликнулся, а когда врач поднял его веки, то глаза выглядели остекленевшими. Согласно отчету, прошло каких-то тридцать секунд! Хи-хи-хи! Итак, получается, что голова полностью осознает, что произошло, – при условии, конечно, что вы достаточно сильны духом. Хи-хи-хи!

В этот момент я услышал звуки пианино. Звучала странная мелодия – уникальная, незнакомая музыка, непохожая на западные или японские мелодии, к которым я привык.

– О… – неожиданно отреагировал Юдзуру. – Эта мелодия… Исиока-сан, вы же слышите пианино?

– Да, – я кивнул.

– Звучит смутно знакомо…

Короткая мелодия повторилась дважды.

– Должно быть, Митараи извлек музыкальную часть из механизма наверху. Поднимемся туда ненадолго?

Я двинулся в сторону коридора. Меня радовала возможность наконец сменить тему.

Юдзуру тоже заинтересовался и проследовал за мной в коридор. По пути мы снова услышали звуки пианино. Игравшие мелодию пальцы, похоже, наловчились, и звучание стало более плавным и похожим на связную музыку. Митараи находился не в комнате с механизмом для танцующего петуха, а в соседней детской, в окна которой стучали ветви камфорного лавра.

Мы быстро пошли по коридору. В конце его виднелось небольшое окно. Шторы на нем были опущены, но я знал, что снаружи должно было быть гигантское дерево – сейчас мы с Юдзуру шли прямо к его стволу. Позавчера, прямо над нашими головами, сидя на крыше, погиб Таку Фудзинами.

Оказавшись у двери в комнату с пианино, я постучал. Митараи, вероятно, был так поглощен игрой, что не ответил. Я открыл дверь.

Мой друг сидел за пианино, не отрывая глаз от записной книжки, раскрытой на пюпитре. Он раз за разом играл мелодию в две руки – ноты менялись, перескакивая между высокими и низкими, не переставая.

На полу лежали почерневшие от масла и пыли детали, извлеченные из механизма в соседней комнате. Латунная пластина с прорезями и металлический цилиндр, грязный и ржавый, покрытый похожими на когти шипами, лежали отдельно. Рядом были разбросаны инструменты, болты и гайки, настолько грязные, что к ним не хотелось прикасаться.

Я подошел к Митараи и заглянул в записную книжку, изрисованную двумя нотными линейками со скрипичным и басовым ключами на них.

– Юдзуру-сан, вам знакома эта мелодия? – спросил Митараи, не оглядываясь.

– Да, я сразу понял, как услышал ее. Я помню, что уже слышал ее в детстве. Она играла в обеденное время. Это навевает воспоминания, – высоким голосом ответил Юдзуру.

– Весьма необычная мелодия, не так ли? – спросил я.

– Похоже на народную музыку из Африки или с Ближнего Востока.

– Верно, – сказал Митараи и, убрав руки с инструмента, обернулся. – Есть что-то еще, что вы можете вспомнить?

– Что-то… еще? – переспросил Юдзуру.