Отважный юноша на летящей трапеции - Уильям Сароян

Ход моей мысли обрывает стук, я встаю и иду открывать. Если это мой кузен Керк, то я, пожалуй, отчитаю его. Если же молодой человек из агентства по сбору долгов, я буду учтив и справлюсь о здоровье его дочери.

Однако это ни тот, ни другой, а упитанный человечек лет пятидесяти с унылым лицом, которое мгновенно озаряет какая-то потрясающая мысль. В левой руке он держит большой коричневый пакет, набитый, без сомнения, очень важными документами. Человечек мне незнаком, что вызывает у меня крайнее любопытство, ибо я как всегда надеюсь разузнать о нем достаточно, чтобы написать про него добротный короткий рассказ.

– Это вы – Энрико Стурица? – вопрошает человечек, выкрикивая слова.

И я начинаю догадываться – где-то в мире произошло нечто исторически важное.

– Да, сэр, – тихо отвечаю я.

– Энрико Стурица, – продолжает человечек таким тоном, будто меня вот-вот приговорят к смерти за какой-то мелкий и позабытый проступок, – мне выпала большая честь сообщить вам от имени Международной лиги за сохранение демократии и уничтожение фашизма, большевизма, коммунизма и анархизма, что вы признаны годным для несения строевой службы на фронте, и, как только вы наденете шляпу и пальто, я с удовольствием препровожу вас вниз, посажу в «паккард» и отвезу в штаб полка. Там вас оденут в новенький мундир, выдадут книжечку с инструкциями, написанными языком, понятным даже семилетнему ребенку, и вручат винтовку, и обеспечат ночлегом.

Человечек отчеканил свою речь с таким выражением, чтобы произвести на меня впечатление, но она не произвела на меня особого впечатления. Я выдержал паузу, прикурил сигарету и пригласил гостя войти и присесть. Он вошел, но сесть отказался.

– Разве началась война? – вежливо интересуюсь я.

– Да, конечно, – улыбается мне в ответ человечек, намекая на то, что надо быть полным идиотом, чтобы об этом не знать. – Война объявлена сегодня утром, – возвещает он, – ровно в шесть часов пятнадцать минут.

– Кто же объявляет войну в такой час, – отвечаю я, – когда все еще спят? Кто объявил войну?

Вопрос застает его врасплох – он краснеет от смущения, скорчив гримасу и пытаясь откашляться.

– Полный текст объявления войны напечатан во всех утренних газетах, – отвечает он.

– Я не читаю газет, – говорю я, – а только иногда заглядываю в «Крисчен сайнс монитор», и то нечасто. Я – писатель, чтение газет пагубно отражается на моем стиле. Я не могу себе этого позволить. Но война меня интересует. Кто написал объявление о войне?

Я не нравлюсь человечку, и он даже не пытается отвечать на мой вопрос.

– Вы – Энрико Стурица? – спрашивает он снова.

– Он самый, – отвечаю я.

– Отлично, следуйте за мной, – говорит человечек.

– Прошу прощения, – говорю, – я пишу рассказ о голодном марше и должен закончить его сегодня. Я не могу следовать за вами. После завершения рассказа я должен пойти на берег Тихого океана немного размяться.

– Я требую, чтобы вы следовали за мной, – говорит человечек. – Именем Международной лиги я требую, чтобы вы пошли со мной.

– Идите к черту, – говорю я тихим голосом.

Человечек начинает трястись от возмущения, и я начинаю опасаться, как бы с ним не случился какой-нибудь приступ. Но он по-военному поворачивается, выкрикивает мне: предатель – и удаляется.

Я возвращаюсь к своей машинке и пытаюсь продолжать рассказ, но не тут-то было. Война есть война. Все знают, как тяжело она отразилась на нервах писателей, вызвав к жизни всевозможные сумасбродные стили и причуды. Известие о войне встревожило меня, и я начинаю хандрить, сидя на стуле и ничего не делая, пытаясь собраться с мыслями.

Не проходит и получаса, как снова раздается стук в дверь. Я отворяю и вижу мужественную фигуру молодого человека в офицерской форме. Очевидно, это породистый типчик с университетским образованием, жизнерадостный и совсем не дурак.

– Энрико Стурица? – спрашивает он.

– Да, – отвечаю я. – Входите.

– Меня зовут Джеральд Эплби, – говорит молодой офицер, протягивая руку.

– Очень приятно познакомиться, – отвечаю я. – Хотите присесть?

Молодой мистер Эплби принимает мое приглашение, достает портсигар, открывает. Я угощаюсь сигаретой, мы закуриваем и начинаем разговор.

– Мне стало известно, что мистер Ковингтон приходил за вами сегодня утром, – говорит мистер Эплби. – Судя по его рапорту, вы не особенно, если так можно выразиться, жаждете следовать в штаб полка. Мой начальник, генерал Эгмонт Пратт, предложил мне побывать у вас и провести с вами беседу в надежде убедить вас в необходимости вашего безотлагательного участия в нынешней войне, пока цивилизация не оказалась в опасности.

Эплби – занятный экземпляр. Он примечателен тем, что только война и опасность, угрожающая цивилизации, способны возвысить его над узколобостью и пустотой его существования.

– С чего вы взяли, что цивилизация в опасности? – спрашиваю я. – Кто вам это сказал?

– Если мы не разгромим врага, – шпарит молодой Эплби, уходя от ответа, как мальчишка, – то цивилизация будет разгромлена, и настолько основательно, что весь мир снова погрязнет в беспросветном варварстве.

– О какой цивилизации вы говорите? – спрашиваю я.

– О нашей цивилизации, – говорит мистер Эплби.

– Что-то не заметно, – отвечаю я. – К тому же я и сам не прочь погрязнуть в беспросветном варварстве. Думаю, это будет здорово. По-моему, даже самая утонченная публика с удовольствием пожила бы лет сто в варварстве.

– Мистер Стурица, – сказал молодой офицер, – говорю вам как молодой человек – молодому человеку, прекратите дерзить и вступайте в ряды наших братьев, борющихся с разрушительными силами, которые угрожают всем благородным и здравым чувствам человека.

– Вы уверены? – спрашиваю я.

– Мы должны сражаться за демократические традиции и, если необходимо, умереть за них.

– Вы хотите умереть? – очень вежливо осведомляюсь я.

– За свободу, да, – отвечает мистер Эплби.

– Тогда, – говорю, – я скажу вам, как это сделал Жюль Паскен. По-моему, он проделал это очень изысканно. Он залез в горячую ванну, легко перерезал себе запястья и истек кровью искусно и безболезненно. Существуют, конечно, и другие, не менее искусные способы. Не рекомендую, например, бросаться с небоскреба. Это слишком поспешный и нервический способ – одна из современных тенденций в самоубийстве. Лично я умирать не собираюсь. Как писатель я собираюсь прожить как можно дольше. Я даже надеюсь пережить три-четыре войны. Я отмерил себе неопределенно долгий срок жизни.

– Не понимаю вас, – говорит мистер Эплби, – вы – сильный молодой человек. Не страдаете болезнями. У вас прямая осанка солдата, и все же вы делаете вид, будто не желаете участвовать в этой войне, которая положит конец всем войнам – в исторической войне. Вам представилась возможность участвовать в самом необычайном событии на земле. Наши военно-воздушные силы превосходны. Наши химические войска готовы массово уничтожать противника. Наши танки самые большие, стремительные и смертоносные. Наши большие пушки больше, чем большие пушки противника. Наш флот в три раза превосходит флот неприятеля. Наша разведка работает как часы, и нам известны все вражеские секреты. Наши подводные лодки готовы потопить все корабли противника. А вы сидите и делаете вид, будто вам нет дела до самой благородной войны всех времен и народов.