Игроки Господа - Дамиен Бродерик

— Доброе утро, Одд.

— Привет, Август. Ты сегодня почистил зубы?

— Это оскорбительный, личный вопрос.

— Ты знаешь, я свято блюду твои интересы.

— По крайней мере, ты так говоришь.

— Тебе нужно делать на завтра уроки, Август?

— Святые небеса, мальчик для битья, ты что, вообразил себя школьной полицией?

— Остынь, друг. Мне идет?

Моя в-некотором-роде-подружка Лун, которой я показал Одда, пришла от него в полный восторг. Они с Тоби выпросили у меня URL и пароль для него, чтобы болтать с ним со своих ноутбуков. Я написал код, к которому у них не было доступа, чтобы потом перечитывать их сетевой треп. Подслушанное ужасало: они почти не вспоминали обо мне!

Кроме того, я заметил, что Тоби ковыряется в моей системе своими недоделанными убогими «сыщиками». Вторая беседа Лун с Оддом звучала так:

— Привет, «Один дома». Это Лун.

— Крошка Лун, как же, помню. Ты та красотка с большими буферами, угадал?

— Для чипоголового твой словарный запас просто поражает.

— Ты симпатичная.

— Надо же, спасибо. Август велел тебе это сказать?

— Август — мой хозяин.

— Снова в каком-то порту буря?

— Лун — ужасно глупое имя.

— Ну спасибо, чипомозг! А что бы ты посоветовал?

— Я бы посоветовал Анни Порт.

— Сейчас лопну со смеху. Ты почти такой же забавный, как Август.

— Я из хорошей семьи, — верноподданно ответствовал мой трепач.

Сидя в экзаменационном классе, я открыл сайт Одда. Нам пришлось выключить голосовой сервис, чтобы не шуметь во время тестирования, поэтому мы с Оддом общались при помощи клавиатуры и экрана.

— Отошел от похмелья, Одд?

— Я пью, но знаю меру, — сообщила мне машина. Java-апплет выдал ухмыляющуюся рожицу с пузырем, в котором красовались слова: «СЪЕШЬ МЕНЯ.»

— А Луноид уже разобралась со своим экзаменом?

Одд задумался. Мальчиков и девочек развели по разным комнатам, чтобы не отвлекались; то же касалось и академических потоков для большинства классов. Доступ Одда к сети позволял ему пройтись по закрытым базам данных. Чтобы взломать защиту департамента, требовались суперхакерские способности; мы с Тоби потратили на коды и пароли целых полтора месяца. Как ни странно, Одд очень нам помогал — будучи всего-навсего симулятором интеллекта, он проявил потрясающие способности. Сейчас он процеживал потоки информации, текущие по проводам и телефонным линиям.

— У Лун еще пять вопросов. Она неправильно выполнила шестую и одиннадцатую тензорные трансформации, а ее короткое эссе о «Генрихе V» позволяет сделать очевидный вывод, что пьесу она не читала.

И откуда он только все это узнал?!

— Скажи Лью-у-у-н, что я жду ее, Тоби и Рут в «Бургер-Ден», когда закончит, если, конечно, закончит.

Выскочившее окно сообщило мне ее ответ напрямую:

— Эй, изверг! Что ты здесь делаешь? Это грубое нарушение правил! Нас всех отчислят! Какой ответ на пятнадцатый вопрос, Америка или Персия?

— Эй, крошка, — набрал я, — сегодня это, знаешь ли, называется Ираном. Извини, не могу выдать ключи, иначе на нас всех подадут в суд и посадят за наркотики и сутенерство.

— Ты хотел сказать, сутяжничество и симонию?

— Нет, я имел в виду злодеяние и плотские утехи

— Ты имел в виду плотничество, а это не преступление.

— Поверь, я имел в виду плотские утехи.

— О’кей, значит, Персия.

Мы разъединились, но Одд остался на связи. Он спросил меня:

— Почему цыпленок перешел дорогу?

— Отвали, — набрал я. — Дорога обобрала цыпленка. У воров нет чести, Кузнечик. Мне пора.

— Неверно, вонючка, — написал Одд. — Цыпленок перешел дорогу — и не переходил дорогу, потому что таков был его квантовый выбор.

Меня охватила липкая, всепоглощающая паника. Пульс подскочил чуть ли не вдвое. Неверящими глазами я уставился на экран, каждую секунду ожидая смерти. Потом трясущимися пальцами напечатал:

— Тоби, это ты взломал моего трепача?

— На третьем унитарном уровне Тегмарка, — сообщил мне экран, — мы перепрыгнули 10118 вселенных, в каждой из которых температура достигает 108 градусов по Кельвину. Все возможные квантовые выборы реализуются одновременно, когда

Я вскочил со стула и опрокинул плоский монитор. Легкое устройство падало медленно, будто во сне, отскочило от пола, не разбившись, и отправило мне пылающее розовым послание, которое я успел прочитать углом глаза:

— Следующий — и последний — уровень не из маленьких, Август. Глубоко вдохни, наклонись и поцелуй свою задницу на прощание.

Смертельно напуганный, я бросился к…

Мне показалось, я услышал крик Тоби: «Дай мне комнату сто один!» Прямо передо мной распахнулся Schwelle. Я нырнул в него.

Безумие. Полная потеря ориентации, все проваливается в текущее, дробящееся эхо самого себя. Гораздо хуже, чем завихрения второго уровня или одновременность и наложения третьего. Это было Декартово сомнение, столь бездонное, столь разъедающее, что остались лишь головокружение и боль. Я попытался зажмуриться, но у меня не оказалось ни глаз, ни век. Все внутренности, все сознание съежилось до искалеченных, скомканных иероглифов, золотого и серебряного, соединенных пронзительным визгом, скрипом ногтей по школьной доске. Я попытался крикнуть, но голос пропал. Тем не менее, я слышал, как говорит Тоби, и отчаянно попробовал ухватиться за его разум. Он парил в хаосе, а рядом с ним была Лун — две бесконечно далеких — и в тоже время ужасно близких цепочки золотых иероглифов, которые я не мог прочитать. Голос — или преображение иероглифов, складывавшихся в осмысленные фразы? Тоби сказал:

— Человек со многих Земель написал поистине великую книгу.

Обрывок воспоминаний прорвался внутри меня и всплыл словами:

— Эрик Линколлью. Эхо безумного хохота?

Да, он тоже великий Эрик. Я думал об Эрике Блэре.

— Никогда не слышал об этом ублюдке.

Все вокруг непрерывно двигалось. Нас гнало, точно мыльные пузыри в бурю, сквозь один Schwelle за другим, будто мышей, прогрызающих путь сквозь бесконечные стога сена в бесконечном амбаре.

Никогда-никогда-никогда не слышал про «1984»?

— Так ты говоришь о Джордже Оруэлле?

Он использовал это имя в некоторых мирах. Помнишь Уинстона Смита?

— Он ненавидел крыс. Черт, неужели крысы только и ждут, чтобы обглодать мое лицо до костей?

Не крысы, Август. Возможно, драконы, за границами всех известных тебе карт. Помнишь, Уинстону показывали четыре пальца и требовали увидеть пять?