Слезы Макиавелли - Рафаэль Кардетти

— Монах появился у нас чуть меньше двух лет назад. Никто его раньше не видел, но вскоре он стал завсегдатаем. Вел он себя странно. Ни за что не хотел раздеваться. Правда, однажды я приподняла его сутану чуть выше обычного и увидела шрамы.

— Шрамы?

— Два рубца, горизонтальный и вертикальный. Они образуют крест, который идет от шеи до пупка. Треви словно обезумел, когда я ему об этом рассказала. Насколько я поняла, он встречался с ним в Африке. Они собирались заключить сделку, но тот попытался его надуть. Треви не знал его настоящего имени. В те времена его называли Принцепс, потому что дом у него был как дворец и полно слуг. По словам Треви, очень давно ему пришлось уехать из вашего города после ужасного скандала.

Она замолчала, чтобы перевести дух.

— На следующий день Треви подстерег монаха, когда тот выходил. Он следил за ним почти неделю и, наконец, понял, что тот замышляет.

— Тебе известно, что он узнал?

— Нет, мне он так и не сказал. Твердил, что если я узнаю, то буду в опасности.

— Но ты все же завладела чем-то очень важным: украла у монаха вексель.

— Да, — выдохнула Боккадоро, — он торчал из кармана его сутаны. Монах даже не заметил, как я его вытащила. В тот же вечер Треви пошел к нему и пригрозил обнародовать вексель, если он не даст ему денег. Много денег… Достаточно, чтобы меня выкупить.

— Треви рассчитывал, что вексель его защитит… — размышлял вслух Фичино. — Он доказывал, что Сен-Мало платил предателю. Треви не знал, насколько опасен этот человек.

— Однако он оставил вексель в надежном месте у одного из своих приятелей — художника. Он был уверен, что никто не будет его там искать. Дель Гарбо спрятал его и оставил знаки, чтобы его найти, если что-то пойдет не так.

— А как Треви поступил, узнав о смерти дель Гарбо?

— Он снова встретился с монахом и пригрозил, что обвинит его в убийстве, если тот не даст ему еще больше денег.

— А что сделал монах? — спросила Аннализа, уже всей душой переживая за подругу.

— Он был в бешенстве и не хотел ничего платить до того, как получит вексель обратно.

— Беда в том, что векселя у Треви больше не было…

— Дель Гарбо его слишком хорошо спрятал. Треви перерыл всю мастерскую, но так ничего и не нашел. Он был в ужасе, потому что знал, что монах рано или поздно пошлет кого-нибудь его убить.

— Так оно и вышло. Убить — это еще мягко сказано… — Гвиччардини прибег к одному из тех тонких эвфемизмов, на которые был мастер.

— Тогда я пошла к донне Стефании. Мне не хотелось ее впутывать, но мне надо было скрыться, чтобы избежать той же участи. Остальное вам известно.

Макиавелли старался собрать в одно целое кусочки головоломки. Но кое-что его еще смущало.

— Почему этот Принцепс хочет тебя убить? Векселя у тебя нет, и Треви тебе ничего не рассказал. Убийцы наверняка в этом убедились, прежде чем его прикончить. Какую угрозу ты для него представляешь?

Боккадоро не ответила. Она потупила взгляд.

— Ты видела его лицо, да?

Девушка кивнула.

— Не совсем… Однажды мне удалось увидеть часть его лица. Это ему очень не понравилось. Он меня ударил и велел никогда больше на него не смотреть.

— Ты могла бы его узнать?

— Не знаю. Все произошло так быстро… Я только мельком видела его профиль.

— Это мог быть Савонарола? — спросила Аннализа.

— Нет, в этом я уверена. Я была на его проповедях. Это не он.

— Он сказал нам правду… — вздохнул Макиавелли. — По крайней мере, если бы он солгал, мы бы знали, кто виновник. Выходит, наше расследование совсем не продвинулось.

Фичино положил руку на плечо ученика.

— Наоборот, Боккадоро нам рассказала кое-что очень важное. Этот монах — тот самый предатель, которого шпион Малатесты застал вместе с Сен-Мало. Я поспрашиваю у друзей из гильдии купцов и узнаю, возвращался ли кто-нибудь недавно из Африки. Сколько ему примерно лет, этому Принцепсу?

— Лет пятьдесят.

— Должно быть, из города он бежал совсем молодым. Если скандал действительно наделал столько шуму, как говорил Треви, понадобилось не меньше тридцати лет, чтобы люди забыли о нем. У наших сограждан в таких случаях долгая память.

— Если я правильно понял, нам надо откопать скандал, произошедший четверть века тому назад! Как вы думаете за это взяться?

— Не знаю, Никколо, в те годы я был слишком занят, чтобы интересоваться сплетнями. Надо порасспрашивать горожан. Однако я не знаю никого, кто бы…

— В таком случае, — вступил в разговор Веттори, — нам повезло: единственная женщина, которая может нам помочь, как раз ничем не занята!

— Да оставьте вы меня с этим трактиром!

Голос Терезы прогремел на весь дом. Она злобно покачала головой в знак отказа, готовая задать жару любому, кто снова будет ей докучать.

— Если вы только затем меня и звали, то можете ложиться спать прямо сейчас! Не хочу больше толковать об этом. Все в прошлом!

Макиавелли знал, что сладить с ней будет непросто. Когда он разыскал ее в шалаше, поставленном прямо посреди еще теплого пепелища, оставшегося от трактира, ему понадобилась вся его сила убеждения, чтобы заставить Терезу пойти с ним.

Теперь он старался ее урезонить:

— Но послушай, Тереза, ты нам нужна. Мы только хотим узнать, не приходилось ли тебе слышать об этом человеке. Все-таки речь идет об убийстве!

— Ну и что? Да плевать я хотела на все, что творится в этом чертовом городе! Пусть всех жителей перережут одного за другим, мне это спать не помешает! Только оставьте меня в покое…

Голос несчастной сорвался. Она разрыдалась, ее грузное тело обмякло, и она опустилась на землю. Не в состоянии подняться, она так и замерла.

Кивком Аннализа велела друзьям выйти из комнаты. Все подчинились, кроме Боккадоро, которая опустилась на колени возле Терезы и взяла ее лицо в свои руки.

— Тебе лучше? — ласково спросила она.

— Да, немного.

— Мы понимаем, что твое положение не из легких, — сказала Аннализа, — и готовы тебе помочь.

Тереза уставилась в стену. В жизни ей выпало слишком много разочарований, чтобы она поддалась на уговоры подруги. Она была из тех, которых судьба вечно носит по океану слез. Она всегда боролась, но жизнь сломила ее. С последними клочьями дыма, поднявшимися над развалинами трактира, развеялись все ее силы. В глубине души она чувствовала себя сломленной и разоренной старухой.

— Нет у меня больше сил бороться, Аннализа. Все было бы проще, если бы я никогда не пыталась изменить свою жизнь.