Призраки русского замка - Владимир Большаков

Они обговорили все детали предстоящей операции и решили под конец, что после переброски «Игл» в Плимут Моховой заморозит базу в Манге и на время заляжет на дно. Корсиканцы с «калашами» и прочими стволами, – решил Рубакин, – пока подождут. «РУСАМКО» временно сосредоточится на других направлениях, раз уж на европейском запахло жареным. Моховому предстояло в ближайшие два дня перебросить все оружие из пещеры под «Мандрагорой» на свою базу в заливе Аркашон, где у него была еще одна вилла и откуда можно будет со временем начать потихоньку работать с каким-нибудь местным судовладельцем.

Уже вечерело. В парке заканчивали свой воскресный моцион последние пары пенсионеров. Трогательные старики и старушки, разодетые будто для вечернего раута, упорно фланировали по тропинкам Багателя, набирая оздоровительные километры. Кричали павлины. Гортанно объяснялись в любви белые лебеди в остывающих прудах. На горизонте в лучах заходящего солнца парижский пригород Дефанс пылал всеми стеклами своих небоскребов, и этот многоэтажный фейерверк создавал ощущение какого-то языческого праздника. Старики останавливались на пригорке у павильона Марии-Антуанетты, чтобы полюбоваться этим зрелищем, а затем тихо семенили к выходу, куда их вежливо приглашали смотрители. Рубакин первым почувствовал, что они чужие на этом мирном, элегантно постриженном лугу, и, привстав со скамейки, объявил: «Время подкрепиться, господа офицеры». Они пошли к ресторану, который разместился в бывших королевских конюшнях, о чем напоминали два стилизованных денника в холле и голубые попоны с золотыми королевскими лилиями. В ресторане кроме них была всего лишь одна семейная пара «божьих одуванчиков», как про себя окрестил Моховой пожилых супругов, устроившихся после прогулки по парку за соседним столиком. Они оживленно обсуждали меню, а потом долго советовались с сомелье, какое вино лучше подойдет к грудке утки. Судя по тому, что они заказали бургундское «Кло воже» 1989 года, люди они были небедные. Да и по тому рафинированному парижскому выговору, который выдавал в них потомственных жителей 16-го арондисмана, это можно было понять.

Моховой решил не шиковать, тем более что знал вкусы своих гостей. Двойной бурбон, как пьет Ален Делон, – генералу. Финскую водку – Кокошину и Ходкину. А себе он заказал бутылочку еще не старого бордо и всем – по хорошему бифштексу с кровью. За обедом обсудили, что говорить Арефу. Сошлись на версии взрыва газового баллона. Про все свои подозрения, связанные с Ващенко, решили пока молчать. Рубакин передал Моховому накладные на груз, в которых значилось, что ему следовало получить в порту Гавр с судна «Князь Таврический» пятьдесят стокилограммовых мешков с углем. Моховой тут же позвонил Боле и сказал, чтобы тот готовился в понедельник к выходу в море, а с утра часов в девять заехал бы к нему на виллу за накладными.

Робинс уже засыпал, когда на связь вышел Бартлет и попросил его договориться с владельцем баржи в Манге о транспортировке его «Мерседеса» в любой порт Англии по его выбору. Самому Робинсу предлагалось после этого немедленно покинуть Францию и вернуться к месту работы. В субботу вечером он получил ответ от Робинса, который сообщил, что «Мерседес» отправится в Англию в понедельник в полдень.

Джонсону Бартлет оставил шифровку, в которой сообщил, что ему следует не позднее 11 часов утра в понедельник убедиться лично в том, удалось ли Робинсу установить его «Мерседес» на палубе баржи ВВ-127-С в Манге, и проверить, есть ли там по-прежнему взрывчатка и телефон-детонатор. Накануне своего отъезда Джонсон получил точные инструкции, как это следует сделать. Бартлет был в восторге от своей предусмотрительности – накануне отъезда Робинса во Францию он с помощью взрывников из МИ-6 засыпал в корпус его «Мерседеса» двадцать килограммов гексогена, которые можно было взорвать в любой момент, набрав лишь ему и Джонсону известный номер мобильника. Этого было бы достаточно для того, чтобы потопить целый крейсер. Визит генерала Рубакина во Францию позволил Бартлету использовать эту бомбу более эффективно. Парижская агентура МИ-6 повела Рубакина от самого самолета. Смотритель в Багателе, кадровый сотрудник парижской резидентуры, сумел почти дословно записать разговоры Рубакина с его коллегами на скамейке в парке. А ту очаровательную супружескую пару, которую Моховой принял в ресторане за стопроцентных французских рантье, англичане завербовали еще до Второй мировой войны. Это были русские эмигранты Мария Александровна и Константин Георгиевич Трегубовы, ветераны МИ-6. Их запись позволила узнать все, что задумали в «РУСАМКО».

Бартлет поначалу решил было сдать Мохового и его компанию французской контрразведке, передав ДСТ точную дату прибытия «Князя Таврического» в Гавр и совет как следует порыться в тех мешках с углем, которые будет грузить на баржу человек Мохового. Однако, немного поразмыслив, он пришел к выводу, что будет куда лучше стравить Арефа и Рубакина, чем таскать из огня каштаны для ДСТ. Поэтому Бартлет решил изменить первоначальный план, по которому намеревался выманить самоходку Боле в Англию и тихо потопить ее посередине Ла-Манша с помощью взрывчатки, заложенной в «Мерседесе» Робинса, и тем самым лишить Мохового легального перевозчика. Новые обстоятельства позволяли МИ-6 убить сразу двух зайцев – ликвидировать и людей «Аль-Каиды» в Англии, и предназначенное им оружие. Такой неудачи Ареф не простил бы Рубакину никогда. А его разрыв с «РУСАМКО» неминуемо привел бы к срыву поставок русского оружия для боевиков «Аль-Каиды» не только в Ливане и Палестине, а на всем Ближнем Востоке и на севере Африки. Так что взрыв баржи господина Боле на рейде Плимута в тот самый момент, когда к ней подойдет на своем катере эмиссар «Аль-Каиды» в Англии, имел бы далеко идущие последствия. Не говоря уже о том скандале, который поднялся бы после обнаружения на дне Ла-Манша русских ракет «Игла».

Джонсону Бартлет дал еще одно задание – проследить за тем, куда и когда Моховой перебросит свой арсенал из Манга в ближайшие два дня. Где его база в Аркашоне, никто не знал. Но, может быть, и не нужно будет ее искать. Из своего «Мерседеса» Джонсон мог вполне уничтожить транспорт с оружием по дороге. Если только Бартлет получит на это согласие шефа.

Похоронив Антониду на старом кладбище Манга, Степан не находил себе места. По вечерам он сидел у входа в замок рядом с собачьей будкой и часами разговаривал с Королем, которого он принес на посольскую дачу еще щенком.

«Нет нашей Антониды больше, Король. Осиротели мы с тобой, братец, прям совсем осиротели». Король сочувственно скулил, но больше никак разговор поддержать не мог. В пятницу начался заезд отдыхающих, и Степан провозился с ними до полуночи. В субботу к вечеру, разместив последних приезжих посольских работников по номерам, он решил пойти в Манг прогуляться. На душе у него было так тоскливо, что Король ему в собеседники не годился. Ноги сами по себе понесли его через мост к пивной Жерара, где все же сидели живые люди, хоть и французы, с которыми он также не мог объясниться, как Король с ним.

Обменявшись с Жераром неизменным приветствием «Ca va? – Ca va?»[18] и выпив пару кружек пива, Степан, ни к кому не обращаясь, а вроде как сам себе сказал: «Эх, ни хрена вы, ребята не понимаете!» – и вышел на улицу. Французское темное пиво легло на выпитый за обедом стакан водки, и Степана слегка развезло. Уже смеркалось. Он пошел вдоль Сены, чтобы сократить дорогу и выйти прямо к замку. У причала, где стояла баржа, на которой старик Боле возил уголь для Мохового из Гавра, он заметил серый «Мерседес», точно такой же, как тот, на котором приезжал к нему в тот проклятый день Меченый. Не подходя к причалу близко, Степан заметил в свете фонаря, освещавшего набережную, что Боле о чем-то оживленно беседует с каким-то мужчиной в желтой куртке и клубной кепочке. Подойдя поближе, Степан чуть не вскрикнул – рядом с Боле стоял Ващенко. Меченый. Первым желанием Степана было подбежать к нему и чем попало треснуть по голове, но он решил затаиться в кустах и подождать. «Живьем его возьму, гада», – решил он про себя. Между тем Меченый любезно открыл перед Боле дверь своего «мерса», и тот уселся с ним рядом. Они поехали по направлению к Мангу, и Степану ничего не оставалось делать, кроме как возвращаться к себе в замок. Главное, что номер «мерса» «Меченого» он не только запомнил, но и успел записать на завалявшейся у него в куртке бумажке еще до того, как они стали париться в тот страшный для него день. Возвращаясь в замок, он хотел было сообщить Моховому о своем открытии, но вспомнил, как тот сказал ему еще утром, что уедет в Париж на переговоры и навряд ли рано вернется, а скорее всего, переночует в городе, в своей парижской квартире, и в Манге будет только поздно вечером в воскресенье. Степан поэтому твердо решил, что шефа лучше не беспокоить, но времени терять нельзя, и надо прочесать на мопеде за ночь весь Манг и его окрестности. И если Ващенко все еще квартирует где-то здесь, он его по «мерсу» точно найдет. Степан заранее приготовил фонарь, видавшие виды кроссовки, в которых ходил за грибами, старую монтерку, веревку и моток скотча. Все это должно было ему пригодиться, чтобы Ващенко оглушить и связать, а затем – доставить на виллу к Моховому на суд и расправу. А уж в том, что Моховой за это геройство ему зарплату прибавит, он был уверен на все сто.