Метро 2033. Отступник - Евгений Шкиль

― А что будет с пленниками? — спохватился юноша.

― Это решит Небесная Канцелярия, — ответил Илья не задумываясь. — Они соберутся, как только приплывет с рыбалки шаман.

― А что это? Она на небе находится? — Олег не мог скрыть изумления.

― Нет, на земле, конечно, — Илья улыбнулся. — В самом красивом здании Таганрога. Там решаются все важные вопросы для жизни. У вас, то есть там, где ты жил раньше, разве такого нет?

― Есть, — немного подумав сказал Олег. — Но в Лакедемоне это называется Совет старейшин.

― Мне мама рассказывала, что раньше у нас тоже был Совет, но постепенно все стали говорить Небесная Канцелярия, а вообще это шаман придумал.

Где-то внизу послышались шаги.

― Судья пришел, — шепнул Илья.

Молодые люди вышли в коридор. Дверь открылась, и в помещение вошел бородач.

― Здравствуйте, Леонид Игоревич, — паренек улыбнулся своей немного экзальтированной улыбкой.

― Привет, Илья, здравствуй, Олег, — ответил Дрожжин с обычным спокойствием. — Отправимся на экскурсию?

* * *

Прогулка по территории нуклеаров, которую называли Запретной зоной, длилась несколько часов. Выйдя из дома, Олег в сопровождении Дрожжина прошел мимо рощи Бессущностного. Из рассказа судьи юноша усвоил много нового: природа сделала нуклеарам несколько подарков, и одним из важнейших стали киндеровые деревья. Из них добывали длинные волокна, которые шли на изготовление тканей, а в специальные дни, получившие название Праздников Откровения, нуклеары вдыхали дым от листьев этого растения. Огромное количество киндеровых деревьев росло возле памятника духу Бессущностного и по таганрогскому побережью Азовского моря. Там, где раньше был городской парк, теперь был разбит фруктовый сад и располагались огороды. Земледелием занимался клан Сказителя, которым руководил как раз Леонид Дрожжин.

Юноша видел многочисленные грядки, на которых узнал посадки картошки, капусты, огурцов. Все это сильно напоминало хозяйство Лакедемона, хотя были и другие растения, которые Олег видел впервые. Леонид, заметив, что земледелие не слишком интересует подопечного, просто перечислял названия: горох, фасоль, тыква... и какие-то зеленые в полоску шары, на них Дрожжин указал особо — арбузы.

― В других местах выращиваем дыни, подсолнухи и много чего еще. Есть у нас, правда, одна проблема: все зерновые лет десять назад погибли: ни пшеницы, ни ячменя, так что настоящего хлеба нет. Одно просо только и осталось. А в прошлом году шаман откопал где-то зерна кукурузы. Так у него ею несколько квадратов засеяно. В следующем году планируем расширить посадки.

Олег хотел сказать, что пшеница и ячмень вполне хорошо растут в Лакедемоне, но промолчал, так как толку от этой информации быть не могло.

― Это для вечернего полива, — указал Дрожжин на нескольких мужчин, черпающих воду из колодцев во вместительные емкости. — После Великой Катастрофы проблема с водой была очень острой. Пришлось рыть колодцы.

Показав огороды и сад, Дрожжин привел юношу на площадку, где стояла огороженная перилами восьмигранная тумба, а на ней была укреплена каменная плита с непонятной разметкой и металлическим треугольником посередине. Такое Олег видел впервые в жизни и очень заинтересовался.

― Это солнечные часы, — сказал судья, — правда, время показывают неправильно. Надо бы их отрегулировать, да все руки не доходят... Мало нас пока, чтобы весь город благоустроить. Может, вы с Ильей займетесь? Я могу объяснить, как это сделать. А вон главная достопримечательность прежнего Таганрога: Каменная лестница.

Юноша подошел и глянул вниз, куда указывал Дрожжин. Лестница заросла по краям плющом и была затенена деревьями, которые смыкались над ней кронами. В Лакедемоне не было ничего подобного, и Олегу вдруг очень захотелось хоть на миг почувствовать себя беззаботным мальчишкой, побежать к морю, с гиканьем и криками, перепрыгивая через две ступеньки. Наверное, так бы он и сделал, не будь рядом Дрожжина.

― Да, здорово смотреть на море с высоты, — сказал судья, останавливаясь; его ледяные темные глаза, будто с замерзшим в них огнем, слегка поблескивали. — Там внизу Набережная Откровения. И угодья клана Отшельника, который возглавляет шаман. Так что, если тебе когда-нибудь понадобиться его отыскать, то смело приходи туда. Он с удовольствием угостит внеочередной порцией водорослей.

― Водорослей? — переспросил Олег.

― Да, они восстанавливают организм, компенсируют разрушения, вызванные радиацией. Иначе никто не смог бы прожить в Таганроге и пяти лет, а мы держимся уже двадцать. Тебе, кстати, скоро придется их употреблять, иначе через какое-то время могут начаться проблемы со здоровьем. Но это все позже, а сейчас я покажу тебе нечто очень важное для понимания наших принципов. Приготовься.

Он помолчал с минуту, а потом стал неторопливо спускаться вниз. Олег, взволнованный таким вступлением, шагал следом, напрягаясь с каждой ступенькой, а их было немало, и гадая, что же может скрываться за густой зеленью внизу.

Чуть сбоку от подножия лестницы виднелся еще один памятник довольно странного вида: на трех каменных столбах бронзовая крылатая фигурка держала в поднятых руках некое подобие широкой чаши.

― Раньше, до Великой Катастрофы, три колонны символизировали три столетия существования города, — сказал Дрожжин торжественно. — Но мир изменился, и теперь они обозначают совсем иное. Это три основания, на которых стоит наше племя: власть вождя, власть судьи и власть шамана. Стальное тело, огненная душа, несгибаемый дух, а также сила разума, сила чувств и сила воли. Это власть достойных. Власть тех, кто блюдет закон. Триединство в одном. У нас нет разделения на классы, и власть вождя, судьи или шамана не означает единоличное правление кого-то определенного. Это только принципы, на которых держится жизнь нашего племени. Когда я умру, любой взрослый нуклеар из моего клана, будь то мужчина или женщина, сможет занять мое место. Разумеется, если он относится к числу достойных.

― А кто из людей входит в это число? — Олегу на самом деле стало интересно, ведь в Лакедемоне высшая власть была провозглашена наследственной.

― Любой нуклеар, — усмехнулся жрец, — но не человек.

Олег присмотрелся к Дрожжину. Нет, у него, вроде бы, были обычные человеческие зрачки.

― Ты полагаешь, нуклеар от человека отличается внешними признаками? — судья следил за набегающими волнами немигающим, слегка сощуренным взглядом. — Верно лишь отчасти. Я был когда-то человеком, но теперь я — нуклеар. И вождь не человек и шаман тоже. А все остальные, все те, кто родился до катастрофы — обычные люди. Их дети и внуки нуклеары, а они — человеки. У них было неправильное воспитание, но это еще полбеды. Они запятнали себя несмываемым позором: большая часть испробовала на вкус себе подобных, не все грабили, убивали, насиловали, но все они допускали своим бездействием и грабежи, и убийства, и насилие. Разве могут бывшие рабы и бывшие хозяева строить общество равных? Мы отреклись от человеческого. Когда-то один философ, мыслитель прошлого мира сказал, что Бог умер. А я, судья нынешнего мира, говорю: Человек умер. И все, что осталось после его смерти, не стоит жалеть.