В городе сегодня ветрено - Наталия Романова

  Потом были спасатели, из беглого швейцарско-французского которых Лера не понимала ничего. Аллеманский диалект немецкого был для Леры и вовсе тёмным лесом. Всё время в Церматте она обходилась английским, классическим французским и языком жестов. Для общего понимания вполне хватало. Всё, что поняла Лера – ей следует отойти, спуститься вниз с одним из спасателей и ждать. Неизвестно чего и сколько ждать. А ещё она видела бледное, неживое лицо Игоря, безвольно опущенную руку, и от этого становилось во сто крат страшнее, чем когда её несло по трассе. В миллион раз ужаснее.

  Господи, она даже не понимала, жив ли он! А спасатели не говорили ничего. Ровным счётом. Переговаривались между собой рваными фразами, окружив лежащего Игоря, а потом и вовсе отправили Леру вниз, к подножью.

  С трудом она сообразила, что нужно забрать Лису и Лину из детского клуба. С таким же трудом нашла небольшую клинику, куда отправили Игоря. Живого! Главное – живого! А потом курсировала по коридору, как акула, пытаясь разобрать хотя бы пару слов из разговоров медицинского персонала.

  Прошло несколько часов, девочки жались к Лере, испуганно расспрашивали, а ей нечего было сказать, кроме того, что она угробила их отца. Но ведь не скажешь! Не покаешься перед шестилетними малышками, которые не понимают, что происходит, но хотят к папе.

  Живому, здоровому отцу, который в состоянии позаботиться о них и их благополучии.

  Ругающему за плохо съеденный завтрак и отводящему каждое утро в детскую горнолыжную школу, а потом в клуб. Играющему с ними в твистер, терпеливо читающему сказки, несмотря на то, что они сами бегло читают, и не только на русском языке. К отцу помогающему, поддерживающему, обеспечивающему тот уровень жизни, к которому привыкли. И может быть, однажды, он купит им живого енота или хомяка.

  Не расскажешь о собственном тупом желании хапнуть адреналина, будто без него невозможно жить… Она не могла жить без Игоря, а без какого-то дебильного гормона вполне обошлась бы. Может, это и противоречит законам физиологии человека, зато не идёт в разрез с её сердцем.

  На пороге клиники появилась Алёна, Лера сразу её узнала. Та ещё не вошла, а она узнала. Кислород сжижался, превратившись в жидкость, застревающую в дыхательных путях. Женщина была одета просто: пуховик, брюки, спортивные ботинки. Но во всём облике, от поворота головы, взгляда, движения кисти, до чуть хрипловатого, глубокого голоса чувствовалась уверенность в себе и ситуации. Одним взглядом она размазала Леру, превратив в жалкое ничто.

  Представители власти отдали несовершеннолетних Алису и Алину Алёшиных их матери и законному представителю – Алёшиной Алёне Леовне. Ей же рассказали о состоянии здоровья Алёшина Игоря Вячеславовича – законного мужа, и ей же выражали слова поддержки и сочувствия, одобрительно брали за руку и бегло разговаривали. В отличие от Леры, Алёна понимала каждое слово.

  – Вот что, подружка папы, – Алёна подошла вплотную к слившейся со стеной Лере. – Детей я забираю. А тебе лучше уносить ноги подобру-поздорову.

 – Я не уеду.

  – Послушай меня, маленькая шлюшка. Ты – никто. Подстилка. Дрянь, почти угробившая Игоря. Я не стану угрожать тебе судом, считай жестом доброй воли, только учти, сейчас я позвоню Лидии Максимовне и расскажу ей, почему её сын находится сейчас на больничной койке, и поверь, перспектива суда тебе покажется раем.

  – И ещё, – продолжила Алёна после молчания. – Ты не просто едва не угробила Алёшина, ты чуть не оставила его детей без отца. Такое не прощают. Он не прощает.

  Что-то в этих словах было не так. «Алёшин» и, главное, самое главное – «Его детей». Его!

  Лера с трудом соображала, она задыхалась в чувстве вины, смотря, как Лиса и Лина беззаботно машут ладошками «папиной подружке» и, счастливые, уходят с мамой…

* Классификация горнолыжных трасс:

«зеленая» — для начинающих

«синяя» — низкого уровня сложности

«красная» — среднего уровня сложности

«черная» — высокого уровня сложности

  Ночь Лера провела в номере, курсируя из комнаты в комнату. Панорамные окна с видом на террасу и Маттерхорн навевали тоску до состояния панической атаки. Лера никогда не страдала ничем подобным, но желание забиться в тёмный угол, сдавленное, судорожное дыхание, наползающий, окутывающий ужас пугали до одури. Как и желание убежать. Бежать, куда глаза глядят. Забыть всё, перечеркнуть, избавиться от чувства вины и тревоги не только за Игоря, но и за Лису с Линой. Исчезнуть. Вычеркнуть из жизни. Забыть! Не Алёшиных, а всё, что произошло. Отмотать время на сутки, не пойти на тот автобус, не подниматься на красную трассу, а потом и чёрную, свернуть в любую другую сторону, лишь бы ничего не произошло.

  Почему? Почему девочек не оставили с ней? Всё понимала, ответ знала. Он её категорически не устраивал! Она, Лера, посторонний человек для сестричек Алёшиных, а женщина, считавшаяся матерью, говорящая про родных дочерей: «Его детей» – законный представитель?!

  У Леры тоже была родная, правильнее сказать, биологическая мать. Женщина, которая почти двадцать три года назад произвела её на свет. О том, что она дитя случайной связи, Лера узнала в средней школе, ничуть не расстроившись от этой информации. К тому времени она прекрасно знала фамилию, имя и отчество матери, где она жила, с кем. Иногда встречала на улицах, вежливо здоровалась, как учили папа и Валентина. Встречая знакомого, говорить: «Здравствуйте», а на все вопросы отвечать: «Обратитесь к папе». Естественно, с близкими друзьями отца или родителями своих приятелей Лера останавливалась поболтать, а с посторонними людьми – никогда. Мать была для неё посторонним человеком.

  «Так получилось», – объяснил четырёхлетней Лере папа. Она легко приняла такую действительность, другой у неё не было. Зато был отличный папа. Весёлый, добрый, самый-самый лучший. Зачем нужна какая-то непонятная мама, если есть папа?

  Сейчас она понимала, так действительно получилось. Её мать забеременела совсем молодой, долго скрывала от родителей, а когда всё вскрылось, ничего, кроме как родить, не оставалось. Родители матери не захотели обузы, настояли на том, чтобы оставить новорожденную в родильном доме. Уж на какие кнопки нажал тогда Суздалев Валерий Анатольевич, числившийся в скромном звании и должности, какие рычаги двинул, неизвестно, но через месяц у Леры появились законные фамилия, имя, отчество и папа.

  А ещё запись в свидетельстве о рождении в графе «мать». Но никакая надпись в графе не сделает из человека мать, отца, родственника или друга.

  Клиника ещё не открылась, а Лера уже топталась у порога. В этот раз персонал был более разговорчивый. На смеси английского и французского она объяснила о цели своего визита, удивительно, но её поняли, и она сообразила из объяснений, что пациент в сознании, отдыхает. Улыбчивая полненькая женщина в синей форме проводила до дверей палаты и спешно посеменила по коридору.