Охотники на людей: как мы поймали Пабло Эскобара - Хавьер Ф. Пенья

Письмо было отправлено 28 января 1993 года. Увидев его, мы поняли: Пабло Эскобар в отчаянии. Мы знали, что свору его преданных убийц продолжают отстреливать, дома – взрывают или конфискуют, а его семья находится в постоянной опасности.

Особый поисковый отряд затягивал петлю на шее Эскобара, но угрозы исходили из другого источника. Многочисленные недруги наркобарона решили отомстить и «стереть его с лица земли».

Группа неизвестных мстителей называла себя Perseguidos por Pablo Escobar («Пострадавшие от рук Пабло Эскобара») или просто – «Лос-Пепес». Группу финансировал конкурирующий наркокартель Кали и выжившие члены кланов Монкада и Галеано – родственники наркоторговцев Фернандо Монкады и Герардо Галеано, зверски убитых в «Ла-Катедраль» накануне побега Эскобара.

«Мы хотим, чтобы Пабло Эскобар на собственной шкуре испытал все прелести своего террора, – заявила группа в первом пресс-релизе в январе 1993 года. – Мы заставим его заплатить за каждый теракт, который он совершил против беззащитных людей».

В начале 1993 года «Лос-Пепес» воспользовались тактикой выжженной земли, убив более двадцати ближайших помощников Эскобара и взорвав одиннадцать автомобилей в Медельине. Они охотились не только на юристов, бухгалтеров и помощников наркобарона, но и на горничных, которые прибирались дома у его родственников, на учителей его детей. Они угрожали даже дальним родственникам Эскобара, вынудив многих из них покинуть страну. Некоторые попытались получить вид на жительство в Чили, но власти побоялись пускать их на свою территорию.

«Лос-Пепес» старались обставить месть как можно более зрелищно, выбирая людей и дома, которыми Эскобар очень дорожил. К примеру, «Ла-Мануэла» – ранчо площадью восемь гектаров неподалеку от места рождения Эскобара, города Рионегро. Эскобар очень любил это ранчо и назвал его в честь младшей дочери. Он обустроил там футбольное поле и теннисные корты, а в просторном особняке, возвышающемся над окрестностями, даже выделил помещение под ночной клуб. «Лос-Пепес» спалили особняк почти дотла. То, что уцелело, разрушили мародеры, искавшие в закопченных стенах тайники с деньгами.

Не избежала печальной участи и дорогая коллекция ретроавтомобилей: «Лос-Пепес» подожгли склад, где наркобарон держал винтажные автомобили, включая «Понтиак» 1933 года, который, по заверениям Эскобара, принадлежал самому Аль Капоне.

Видимо, при составлении письма Мартинесу Эскобар еще не знал, кто на самом деле организует нападения на него и его семью. Он по-прежнему обвинял в этом НПК и имел наглость упрекать их в применении пыток и жестоком обращении с его головорезами. В письме он упомянул «сотни молодых людей, убитых в застенках академии Карлоса Ольгина».

Если в полицейской академии и применяли пытки, нам об этом было неизвестно. Все восемнадцать месяцев, что мы с Хавьером по очереди жили на базе, нас окружали сотрудники разных правоохранительных органов и наблюдатели управления по правам человека, назначенные генпрокуратурой Боготы. Они следили, чтобы ни мы, ни колумбийские полицейские, размещенные на базе Карлоса Ольгина, не нарушали права человека. Помимо колумбийцев, о нашей деятельности перед посольством отчитывались коллеги-американцы из ЦРУ и шестого отряда SEAL.

Мы никогда не присутствовали на допросах обвиняемых, проводимых на базе или где-либо еще. Колумбийцы передавали нам полученную информацию устно или составляли отчет. Если руководство НПК считало, что мы должны заплатить информатору, мы заключали с ним договор от лица УБН и самостоятельно снимали показания. Мы с Хавьером пропускали некоторые необязательные процедуры, но правил никогда не нарушали. Инструкции УБН на этот счет предельно ясны. Вне зависимости от места работы мы обязаны соблюдать Конституцию США и не имеем права подвергать задержанных «жестокому или бесчеловечному обращению», а «если сотрудник УБН станет свидетелем подобного поведения, он должен подать в отставку, чтобы выразить свой протест».

Подследственному, обладающему ценной информацией, мы могли предложить только деньги и иногда – новую жизнь в США. Во время второго сезона охоты на Эскобара Колумбия превратилась в зону военных действий, и больше всего информаторы ценили безопасность. Стоило Эскобару узнать, что один из его бывших головорезов заключил сделку с полицией или с нами, – и он подписывал этому человеку смертный приговор. Мы же предлагали безопасность и шанс получить убежище в США.

Если я и сомневался, что отчаявшийся, загнанный в угол наркобарон намерен продолжить войну, то письма Мартинесу, которые после появления на сцене «Лос-Пепес» Эскобар слал всё чаще, развеяли эти сомнения.

«В ответ я нанесу удар по членам семьи правительства, – писал Эскобар убористыми заглавными буквами. – Помните, что у вас тоже есть семьи».

Мартинесу к таким угрозам было не привыкать. Эскобар подсылал к нему повара-отравителя, полицейского курсанта, который должен был его застрелить, минировал дом Мартинеса и в 1990 году, когда власти открыли первый сезон охоты на Эскобара, отправил к Мартинесу одного из бывших коллег с взяткой в размере шесть миллиардов долларов. От Мартинеса требовалось свернуть войну, а еще лучше – создать видимость поисков наркобарона, не нанося ему реального вреда. Однажды, когда Мартинес перехватил телефонный разговор наркобарона, Эскобар обратился к нему напрямую: «Полковник, я убью вас. Убью всех членов вашей семьи до третьего колена, затем откопаю ваших бабушку с дедушкой, пристрелю их и снова зарою в землю. Надеюсь, вы меня поняли».

Если Мартинес и был напуган, то старался этого не показывать, особенно среди своих. Организуя повторные поиски Эскобара, он принял меры, чтобы обезопасить семью: перевез ее на базу, чтобы лично приглядывать за родными. Семья Мартинеса жила в домике на территории полицейской академии – в самом безопасном месте тогдашнего Медельина. Мартинесу пришлось согласовать всё с Варгасом, поскольку почти каждый служащий, занятый в деле Эскобара, хотел перевезти семью на базу.

Сын полковника, лейтенант Уго Мартинес, тоже служил на базе. Всегда чисто выбритый, ростом, статью и умением держаться профессионально он пошел в отца. Подобные люди всегда вызывают симпатию. Он не кичился тем, что отец руководит Особым отрядом, а еще отлично разбирался в технике и интересовался оборудованием для радиопеленгации. Эти приборы позволяли обнаружить нужную радиочастоту в диапазоне тысяч других. Нашей задачей было найти частоту, при помощи которой Эскобар связывался с семьей. Он знал, что мы прослушиваем его звонки, а потому часто менял используемые радиочастоты.

Молодой лейтенант постоянно делился с нами тем, что узнавал о радиопеленгации, и ездил в город, чтобы научиться пользоваться оборудованием. Он пытался отследить телефонные звонки по трем базовым станциям, после чего возвращался в академию и обсуждал результаты с отцом. Отец и сын также обращались к другим техническим специалистам. Возвращаясь после очередного эксперимента, лейтенант рассказывал, что он узнал, какие совершил ошибки и как их устранил. Здесь от нас с Хавьером не было толку, поскольку в оборудовании для радиопеленгации мы не разбирались. К тому же я попросту не знал испанские технические термины и был не в состоянии понять подробные объяснения лейтенанта. Некоторые сотрудники НПК скептически относились к занятию лейтенанта, но я думаю, что они немного завидовали, ведь ко всему прочему он был сыном полковника.