Год Людоеда. Игры олигархов - Петр Кожевников

Все эти нехитрые и, очевидно, вечные законы Тит Львович успел очень вовремя понять и не исключал в перспективе резкой смены места своего жительства, а возможно, даже гражданства. Безусловно, для всего этого потребуются деньги, огромные суммы, и их предстоит где-то взять, причем сделать настолько умело, чтобы не сменить элитную (как нынче принято выражаться) шестикомнатную квартиру в центре Санкт-Петербурга (по-партийному — Ленинграда) на переполненное в десять раз помещение, где ни для кого не будет иметь значения твой высокий статус, оставленный на столь желанной теперь воле. Скорее, даже наоборот, каждый заключенный будет стараться именно на тебе сорвать свой мстительный гнев.

Обогатиться можно в сфере бизнеса, а вот удержать свое состояние надежнее, пожалуй, на рельсах политики. Засыпной прекрасно понимает, что любой серьезный и перспективный политик является актером театра масок и никому никогда, зачастую даже после его, как правило, скоропостижной смерти, не удается запечатлеть его настоящего лица. Примерами такой судьбы стали некоторые достаточно близкие Титу Львовичу люди, в судьбе которых ему удалось принять непосредственное участие, те, у кого он состоял когда-то доверенным лицом во время предвыборной лихорадки, а позже, если все получалось, помощником депутата того или иного уровня.

До чего безбожно эти будущие слуги обворованного и вынужденно ворующего народа лгали на встречах с избирателями (и Тит вместе с ними, а то и больше них!), заведомо зная, что даже при самых благоприятных обстоятельствах они не смогут выполнить ни одного предвыборного обещания, данного этим, по большому счету, все-таки неисправимо доверчивым людям. Причина же обмана была вполне банальной: их предстоящая деятельность никоим образом не будет связана с судьбой этих бабушек и дедушек, на чьи голоса в основном и делается расчет при составлении несбыточной программы…

— Все это, дружище, лирика: возможные ходы в твоей непростой и рискованной игре, а что для нас сейчас самое главное? — Засыпной вышел из-за стола и приблизился к своему портрету, выполненному художниками для проведения агитационной кампании. — Главное для нас с тобой — удержаться в директорском кресле на этом затонувшем судостроительном заводе.

Тит внимательно посмотрел на своей портрет: да, как все-таки отличается лицо выдающегося человека от простых смертных! Хотя при поверхностном взгляде это и не всякий заметит! До чего все-таки высшие силы (а он верит в них и знает, что таковые существуют) тонко продумали моменты видового отличия! Казалось бы, такой же, как все, а вот и не такой! И сразу даже не сообразишь, что же в его лице самое главное, в чем он, этот пароль величия? Властный подбородок? Волевые глубокие морщины, прорезавшие его в общем-то (не только по мнению самого Засыпного) довольно моложавое лицо, несмотря на нависший над ним полтинник. Он, кажется, ни у кого и не встречал такого рода морщин: они идут от переносицы по щекам и скрываются под подбородком. Полное впечатление, что это сделала не природа, а какой-то косметолог. А глаза? Ну действительно, редкий человек не способен уловить этот огонь реформатора, который их так оживляет даже на этом безжизненном холсте.

Рассуждения директора прервал осторожный стук в дверь. Тит Львович сановно оглянулся, отследив свой исторический поворот в зеркальности ночного окна.

— Да! — не отозвался, а скорее крикнул Засыпной. — Смелее!

— Здесь уборщицы, — раздался голос охранника, а сам он просунул голову внутрь кабинета и виновато произнес: — Убраться у вас просят.

Запускай! — скомандовал директор и направился к своему столу, чтобы разобраться пока с бумагами, на которые ему не хватило времени в течение рабочего дня. Надо сказать, что бюрократии за последние годы значительно прибавилось, и, несмотря на компьютерное оснащение, сулившее когда-то почти полное избавление от миллионов всевозможных бумаженций, Тит приходил к печальному выводу, что иногда посвящает все свое время возне с этой ничтожной макулатурой, от которой, оказывается, зависит и он сам, и все его (он уверен в своей победе!) производство. — Давайте, девочки, не стесняйтесь! Кто у нас сегодня на вахте?

— Кто? Проверенные кадры, все с пятого года рождения! — Помещение наполнил объемный голос Тони Ремненой, и она сама заплыла в двери, как всегда ударившись своим мощным бедром о косяк и чуть не расплескав наполненное водой ведро. — Я не одна, с подругами, ничего, Тит Львович? Мы так, чтобы побыстрее управиться.

— Кто ж у тебя, Антонина, подруги? Тоже с пятого года или чуть помоложе? — спросил директор, окунаясь в ворох актов, исков, счетов, заявлений, договоров и прочих бумаг. — Пора уже, милая моя, достойную смену выращивать.

— Пора-то пора, Тит Львович, да молодежь теперь к труду интереса не испытывает. Сами же и отбили! Кто ж за такие деньги станет работать? Ей, вон, девчонке, на панели полчаса постоять да в машине покувыркаться, а мне за тот же полташок, считай, целый день горбить! Есть разница? — Ремнева дошла до середины кабинета, полагая, что ее спутницы следуют за ее спиной, но только тут поняла, что никто почему-то не решился войти, и совершенно в другой тональности, режущей директору уши, закричала: — Девки, ну что вы там, подохли, что ли? Гребите сюда!

В дверях тотчас показались Зоя Бросова и Жанна Махлаткина, которых Засыпной тоже достаточно хорошо знал. Но, боже мой, как же все они опустились! Он и Тоню-то месяца два не видел, и то заметно, как она резко сдала, а ведь когда-то… Да, когда-то она была очень даже ничего. И эти две иссохшие мартышки, она их и раньше подсовывала начальству, а теперь они сюда просто как с того света явились. Вот что с людьми сделала эта новая жизнь, вот до чего она их согнула!

Да, но его-то, между прочим, пока что не сломало! Он сохранил свою барственную походку, которая становится буквально триумфальной, когда Тит оказывается на территории «своего» завода. В эти минуты его просто трясет от избыточной энергии, переполняющей все его существо. Ему даже кажется, что от него сейчас, как от аккумулятора, смогут питаться фонари и машины. Значит, и в этом они разные: подчиненные и начальник.

Возле парадной, на бетонной скамье, вмурованной в асфальт, сидели, словно на сцене, три пенсионерки. Они были ярко освещены мощным желтым фонарем, нависшим над подъездом. Старухи имели бедняцкий вид, как и большинство пенсионеров, которых, по мнению Саши, обитает в городе чересчур много и их вполне можно было бы как-то использовать, к примеру, выселять в область, где бы они хоть как-то трудились, ну и вымирали бы себе потихоньку в ходе трудовых будней. А что делать? Грядет третье тысячелетие, а страна переполнена никчемными больными пенсионерами, только и мечтающими, как бесплатно поездить на транспорте и поторговать возле своей парадной гнилыми корешками!

А до чего эти бабки всегда достают его в общественном транспорте! Ну что им так, дома-то не сидится?! Зайдя в салон, они еще с порога высматривают себе место, куда можно рухнуть с тяжелым вздохом, обставив себя своими грязными рваными сумками. Если все места уже заняты, то пенсионеры злобно-просящим взглядом обозревают салон, чтобы выбрать себе почти неизбежную жертву, которая будет вынуждена рано или поздно уступить свое насиженное место, потому что бабка повиснет, как утес, над зардевшимся от смущения человеком и станет на протяжении скольких угодно остановок выпасать обреченного. Она, наверное, даже пропустит требующуюся ей остановку, чтобы добиться заветной цели. Конечно, у сидящего есть разные способы попытаться избегнуть позорной участи: встать с красным лицом да еще выслушивать нарекания, можно якобы задремать или зачитаться столь важной в данный момент книжицей, можно отвлечься на изучение пассажиров или тупо смотреть в никому не видимую точку.