Археолог: солнечный камень - Алекс Рудин

без предисловий начал я. — У меня к вам дело.

Валерий Михайлович удивлённо поднял брови.

— Ну, излагай!

— Это насчёт дяди Славы. Что если нам устроить с ним встречу?

Брови Валерия Михайловича поднялись ещё выше.

— В каком смысле?

— В самом прямом, — объяснил я. — Он же интереснейший человек! Потомок дворянского рода, фронтовик! Работник судоремонтного завода! Пусть расскажет историю своей жизни. Вспомнит военные случаи. А вам это засчитают, как общественную работу.

Валерий Михайлович с подозрением уставился на меня.

— Гореликов, ты опять что-то затеваешь? Что за очередная авантюра?

Я сделал вид, что обиделся.

— Да почему авантюра-то, Валерий Михайлович? Обычная встреча с ветераном. Ну, если вы против...

— Погоди! Я не вижу причин для отказа. Но скажи откровенно — зачем тебе это надо?

— Я карьерист, Валерий Михайлович, — сделав честные глаза, объяснил я. — мечтаю добиться высот в археологии. А вы ведь сами знаете — сейчас без общественной нагрузки никуда.

— Карьерист? — скривился Валерий Михайлович.

Это слово ему не понравилось.

— В самом хорошем смысле, — заверил я. — Я всё организую сам, от вас нужно только разрешение.

Я вздохнул и продолжил:

— Я поэтому и на мол тогда пошёл. Хотел бандитов поймать, думал — поможет продвинуться. Вы ведь знаете, что я из детдома. С детства приходится самому пробиваться.

— Знаю, знаю, — смягчился Валерий Михайлович. — Ладно. Сделаем всё, как положено. Напишем объявление, и приглашай своего дядю Славу.

— Спасибо, Валерий Михайлович! — обрадовался я. — Пойду, с дядей Славой договорюсь!

— Погоди! — остановил меня Валерий Михайлович. — Вот что! Ко мне с утра приходил командир одной из воинских частей Балтийска. Просил, чтобы мы его бойцам прочитали лекцию о нашей экспедиции. Тоже общественная нагрузка. Пойдёшь со мной, раз уж ты такой общественник. На тебе рассказ по истории прусских племён. Осилишь?

— Осилю, Валерий Михайлович! — обрадовался я. — Когда лекция?

— Дату мы ещё не согласовали. Думаю, на следующей неделе, так что время подготовиться у тебя будет. Ну, иди, общественник!

— Валерий Михайлович, а можно мне на минутку? — спросил Мишаня. — Я быстро.

— Давай, — махнул рукой Валерий Михайлович.

Мы с Мишаней вышли за дверь.

— Саня! — возбуждённо зашептал Мишаня. — Помнишь — ты показывал мне знак? Круглый такой, ты его на песке рисовал? Латинские буквы, посередине корабль с парусом, и на нём — тевтонский крест?

— Помню, — кивнул я, — а что?

Мишаня оглянулся на кабинет.

— Там на одной из бумаг точь-в-точь такой знак! Вместо печати!

Возбуждение Мишани передалось мне.

— Точно? А что за бумага?

— Не знаю. Мы пока переводом не занимались, только опись составляем.

Я вцепился Мишане в рукав.

— Дружище, очень тебя прошу! Займись её переводом, а? Сумеешь? Так, чтобы в первую очередь!

— Не знаю, — растерялся Мишаня. Она в описи под двадцать третьим номером. А Валерий Михайлович любит, чтобы всё было по порядку.

— Чёрт! — выругался я. — Ну, да ладно! Подожду, что уж теперь!

* * *

Апрель 997-го года, священная роща пруссов Ромове

— Хорошенько помолись Иисусу, монах! — откровенно сказал Бенедикту Эрик.

Его рыжий, под стать хозяину, жеребец ласково всхрапнул и потянулся мордой к кобыле, на которой ехал Бенедикт. Эрик чуть натянул повод.

— Помолись, чтобы Арнас и Криве-Кривейто окончательно поссорились. Иначе не миновать вам жертвенного костра.

Эрик ударил жеребца пятками и уехал вперёд. Со стороны это выглядело так, словно он просто обогнал монаха на узкой дороге.

Бенедикт оценил предосторожность Эрика — незачем кому бы то ни было думать, что они в сговоре. Неизвестно, как дальше повернётся жизнь.

Смерти Бенедикт не боялся. Он столько раз встречался с ней, что твёрдо усвоил основное правило — не бойся и приложи все силы, чтобы выжить.

Вот и сейчас он только чуть тронул пятками засыпавшую на ходу кобылу и стал спокойно прикидывать свои возможности.

Когда пруссы остановились возле первого капища, Бенедикт слез с кобылы, с удовольствием разминая уставшие ноги. Он не привык много ездить верхом — пешая ходьба или лодка были куда привычнее. Да и сидеть на лошади в рясе было не слишком удобно.

Языческие идолы даже понравились Бенедикту. В их суровых деревянных лицах ему открылась понятная мощь, сила и стремление к власти. Такие лица могли принадлежать великим воинам или правителям — в них не было ничего небесного, возвышенного.

Он подошёл бы поближе, но заметил взгляд епископа Адальберта и остерёгся.

Епископ представлял проблему. Его неистовая вера и готовность пожертвовать собой могли испортить всё в самый неподходящий момент. Вот уж действительно, самые неудобные люди — это кроткие люди. Упорные в своей кротости.

Жалобно заблеял чёрный козлёнок. Дёрнул маленькими копытцами и затих под ножом Арнаса.

Как бы и ему, Бенедикту не окончить свою жизнь, как этот козлёнок — в руках чужих жрецов. Князь Болеслав будет очень недоволен. А ему не видать тогда своего домика с виноградником где-нибудь на севере Италии, возле тёплого моря.

Ничего! Бенедикта не возьмёшь так просто. Если выпала судьба потягаться с Криве-Кривейто — он потягается!

Бенедикт снова бросил короткий взгляд на Адальберта. Епископ выглядел смирившимся с судьбой, покорным. Тьфу! Сейчас необходимо собрать все силы для борьбы во имя Господа, а этот слюнтяй перебирает чётки дрожащими руками и молчит.

Бенедикт отвернулся.

Пруссы один за другим потянулись по узкой тропинке вглубь священной рощи. Проходя мимо идолов, Бенедикт снова взглянул на них. Да, это боги! Вон, какие высоченные и грозные! И не скажешь, что эти лица вырезала из дерева человеческая рука.

Бенедикт с удовольствием шагал по лесной тропинке, слушая щебет птиц над головой. Воздух сегодня был особенно свеж, хотя в нём чувствовалось напряжение, словно перед грозой. И действительно, на западном горизонте собирались тяжёлые тёмные тучи. А над головой ещё светило весеннее солнце.

Пока они шагали по лесу, сырой морской ветер подтащил тучи ближе, обложил ими половину неба. Солнечный свет стал нереальным, беззащитным на фоне клубящихся громад. И в этом свете Бенедикт увидел высокий крепкий частокол, за которым располагалось святилище.

По верху частокола стояли воины с луками в руках. Их татуированные лица были бесстрастны. Короткая команда — и засыплют сверху стрелами, нашпигуют, как повар шпигует дольками чеснока свиную тушу.

Бенедикт поёжился. Знакомый озноб возбуждения пробежал между лопаток. Рука сама собой