Жизнь честных и нечестных - Елена Топильская

— Щенок несчастный! Возомнил себя великим следователем?! Хвост ты собачий, а не следователь! — высказалась я, круто развернулась, прошла в свой кабинет и хлопнула дверью на всю прокуратуру.

— Нет, ну что же это такое? — говорила я Синцову, пришедшему следом. — А ты куда смотрел?!

— Я же не могу ему приказывать, — оправдывался тот.

— Делайте что хотите, — вдруг психанула я. — Что мне, больше всех надо?! Вечно я, как идиотка, закрываю грудью амбразуру, на выговоры напрашиваюсь, а оказывается, что недоросток сопливый умнее меня! Все, надоело. Расследуйте хоть убийство Кеннеди, только без меня.

— Ладно, — сказал Синцов. — Успокоишься — позвони.

И, крутанувшись на каблуках, вышел из кабинета. А я зашла к прокурору и отчиталась о поездке в городскую.

— Ну как там, Мария Сергеевна? Реализация идет? — спросил шеф, чутьем старого прокурора уже уловивший просто-таки витавшие в воздухе неприятности.

Вообще, если бы не шеф, не знаю, где бы я была. Наверное, уже выгнали бы за несговорчивость. Он мне сам однажды сказал, что, если бы он меня не, защищал, со мной бы давно уже рассчитались. А так, если создавалась критическая ситуация и шеф считал, что я права, а давят на меня не по делу, он надевал все свои регалии и ехал на ковер вместо меня.

— Уже нет, Владимир Иванович. Пока я разговаривала с прокурором города, стажер наш всех поотпускал.

— И ко мне не зашел, не посоветовался? — удивился шеф. — А вы хорошо ему все объяснили?

— Да мы в течение двух недель только и мусолили эту реализацию, посреди ночи разбуди, и он должен был сказать, что ему нужно делать — и что второго раза не будет, и что будем сажать по должностным, а потом выкручивать на убийство уже в тюрьме. Что с ним произошло, ума не приложу. Испугался, что ли?

— Может быть и так. Все-таки молодой еще парень. Вы себя вспомните, Мария Сергеевна: разве вы с таких дел начинали? Сопротивление милиционеру да развратные действия — самые страшные преступления, которые вам доверяли расследовать. Вы первое убийство получили в производство далеко не сразу. А посмотрите, что с молодежью происходит! Их сразу, как кутят в воду, бросают в дела о мафиозных разборках, а ведь для того, чтобы с обвиняемыми хотя бы на равных разговаривать, надо какой-никакой жизненный опыт иметь. А они что имеют? Кроме того, что почерпнули из книг и кино?

— Владимир Иванович, я вас очень прошу: пусть тогда он всем по должностным составам обвинение предъявит, хоть так их покусаем. После предъявления обвинения можно хотя бы их от должности отстранить, а то ведь до сих пор на работу ходят.

— Ну ладно, я указание ему дам. А вы ему по-: могите.

— Не буду я этому уроду помогать. А ведь производил такое приятное впечатление!

На мою ругань шеф не обратил никакого внимания: знал, что я пар выпущу и успокоюсь. Но со Стасом я демонстративно перестала разговаривать. Но он и не нарывался, либо сидел запершись в кабинете — наверное, формулы обвинения на восьмерых строчил, — либо уезжал куда-то.

Как-то, приехав в городскую прокуратуру, я заглянула к Горчакову. Он сидел в своем начальственном кабинете, взъерошенный, красный, и пожаловался мне, что больше пить не может.

— Да кто ж тебя заставляет? — удивилась я.

— Кто-кто: сначала в районе проставься за отвальную, потом в городской за прописку, потом со всеми милицейскими начальниками надо пригубить. Как тут люди работают, не понимаю, столько соблазнов! — Он судорожно потянулся к приемнику, сделал звук погромче и прислушался:

— Вот, надо записать — опытный врач-нарколог в любое время суток прерывает запой. Скоро мне могут понадобиться его услуги.

— Ты знаешь, сколько он с тебя снимет? — поинтересовалась я.

— Да-а, — покачал головой Горчаков, — ты права. Думаешь, дешевле будет продолжать запой?

— Ну а как тебе тут вообще, на руководящей должности? — из вежливости поинтересовалась я, хотя по опыту знала — городская прокуратура не ; хуже банка «Геро», в том смысле, что коллеги убивать пока не убивают, но сожрут за милую душу и косточек не выплюнут.

— А, — отмахнулся Горчаков, — я и не вижу пока коллектив: все либо представляюсь, либо бумажки читаю. Что касается бумажек, что здесь, что в районе — один черт. Вот смотри, какой дурацкий материальчик прислали, я его специально в канцелярию не отдал, гостям показываю. В зоопарке муфлона сперли; местный опер, чтобы не вешать на отдел такой крутой «глухарь» (муфлона-то фиг найдешь!), выносит хитрое постановление об отказе в возбуждении дела, мол, имущество утрачено по халатности директора зоопарка, который, несмотря на наступление весеннего времени, не дал своевременного распоряжения о том, чтобы муфлону подрезали крылья, и тот, воспользовавшись недосмотром, улетел. До городской материал дошел, только тут разобрались, что муфлон — это не птица, а баран. Вот так и живем, морально я с вами…

Мы поговорили о неудавшейся реализации.

— Леша, может, хоть ты мне объяснишь, что стряслось со стажером? Ведь был человек как человек, производил впечатление надежного, честного, работать хотел… Что с ним случилось, что на него так повлияло?! Запугали? Купили? Неужели он так легко лапки вверх поднял? Чем же его взяли? — гадала я. — Кому вообще теперь верить?!

— Как кому? — засмеялся Горчаков. — Как папаша Мюллер говаривал: «Никому нельзя верить. Мне — можно»… А кстати, — спохватился он, — хорошо, что ты зашла, я даже собирался тебе звонить, а то здесь и посоветоваться не с кем. Ты у нас девушка головастая, скажи-ка, как квалифицировать действия троих уродов, которые состряпали одному из них справку о наличии социального показателя для отсрочки от призыва, иными словами, решили одного из них отмазать от армии: достали бланки соответствующие с печатью и, пиво попивая, нарисовали такую справку. Причем каждый писал по очереди, по букве, — это чтобы почерк идентифицировать было невозможно… И что ты думаешь, эксперты действительно заключения не дали. Сами клиенты развалились. И что с ними теперь делать? Вот смотри, в диспозицию статьи с нового года как обязательный признак подделки документа введена цель его использования, а цель-то использования была только у одного, остальные-то не собирались сами справку предъявлять. Так что ж их теперь, отмазывать от ответственности? И соучастие в форме пособничества тоже не проходит: то, что они по букве вписывали, — это же не предоставление средств и не устранение препятствий. А, Маша, что посоветуешь?

Я заглянула в статью о подделке документа и о соучастии и посоветовала Леше привлекать всех как соисполнителей, поскольку все участвовали в совершении преступления, а цель использования поддельного документа, если исходить из смысла закона, не обязательно может относиться к самому пользователю. Они ведь сознавали, что призывник не в туалет с этой разрисованной бумажкой пойдет подтираться, а намерен использовать ее, чтобы уклониться от призыва, и сознавали также, что документ, который они дружно вместе сляпали, не соответствует действительности, стало быть, в субъективную сторону совершенного ими преступления входила и цель использования подделываемого документа.