Пушки к бою - Владимир Александрович Сухинин

глаза снова. Вздохнул, убрал руки с груди.

— Предательница, — проворчал он и сел.

— Я не предательница, я не умею врать, — спокойно отозвалась Люба. — Не обижайся, Сюр. Хочешь, пока Алла и Маша отдыхают на складе, я поживу у тебя? — Сюр глянул на ее перекошенное лицо, вспомнил, как была опасна неисправная Маша, и отрицательно закачал головой.

— Нет, нет, Люба. Не надо таких жертв. Пусть у нас все будет как у людей. Тебя восстановят, я начну ухаживать…

— Я же тебе говорила, он испугается, — засмеялась Руди. — А ты не верила. Он с некрасивыми не спит. Похотливый кобель, одно слово. И неблагодарный…

— Почему это я неблагодарный? — возмутился Сюр.

— А с похотливым кобелем ты, значит, согласен. Да? — спросила Руди.

— Да… То есть нет. Чего вы от меня хотите? Я болен. У меня ушиб грудной клетки и низкое давление. Я плохо соображаю… Ты вон утешаешь Гумара, а меня некому утешить…

— Хорошо, — пожала плечами Руди. — Я тебя сегодня утешу. Гумару все равно до завтра лежать в капсуле. У тебя и поговорим. Поднимайся и вылезай. — Увидев, что Сюр хочет что-то возразить, пресекла его намерения на корню. — Тебе действительно нужен релакс женской ласки, так что не спорь. Ты мне ближе брата. Я бы сказала — роднее.

— А как же Гумар?

— Гумар все понимает. Он понимает, что у меня есть только два близких мне человека, ты и Гумар. Вернее, теперь Гумар, потом ты. А у него есть я и ты. А у тебя есть я и он… И вылезай. Мне нужно поговорить с тобой… Наедине.

Сюр вылез, надел повседневный комплект одежды, не спеша обулся и выпрямился.

— Я есть хочу, — произнес он.

— Пошли в кают-компанию. — Руди ухватила Сюра за руку и, не выпуская, потащила за собой. Он оглянулся и увидел кривую усмешку на лице Любы. Обреченно вздохнул и перестал сопротивляться. Уж если Руди что задумала, то этого не выбьешь из нее ничем. Он, впрочем, такой же.

В кают-компании Руди заказала ему котлетки, пасту-пюре из белков и углеводов и овощное желе. Поставила перед ним рюмку «Континенталя», за что Сюр взглянул на девушку с огромной благодарностью. Выпив напиток одним махом, он приступил к еде.

— Ну, о чем ты хотела поговорить? — спросил он.

— О странных желаниях, Сюр.

— Да-а? Ты тоже хочешь напиться?

— Глупости, напиться я не хочу, но ты пообещай, что не расскажешь то, что я тебе скажу, никому.

— А кому я могу что рассказать? Маше и Алле? Гумару?

— Им тоже не надо.

— Хорошо, Руди, обещаю. Ты меня, признаюсь, заинтриговала… Говори. — Сюр перестал есть, отложил вилку и внимательно посмотрел на девушку.

— Сюр, мне, конечно, самой странно, что я тебе доверяю такие свои тайны… Но ты мне как подружка, как папа или мама, что ли…

— Занятно… продолжай.

— Сюр, я не могу понять, что со мной. Когда я с Гумаром, я хочу тебя, когда я с тобой, хочу Гумара… Я не могу вас разделить… Мне кажется, что и ребенок ваш общий. В вас есть что-то такое, что вас делает… неразделимыми. Вот и сейчас, когда Гумара нет рядом, я горю желанием близости с тобой…

— А ты Любе об этом говорила? — уточнил Сюр. — Может, это имеет медицинское объяснение?

— Нет, я с ней не говорила… И не хочу. Она чужая… Ты родной. И ты умный… Хотя дури в тебе непочатый край. Но ты всегда находишь выход… Сюр, я страдаю. Помоги мне.

— Как?..

— Как мужчина.

— Ладно, пошли ко мне в каюту. С Гумаром разбирайся сама.

— Без проблем. Он чуткий и все поймет…

В каюте Сюра Руди быстро разделась и убежала в душ. Сюр обратил внимание на то, как быстро изменилась Руди. Девушка округлилась, исчезла подростковая угловатость и худоба. Налились чаши груди, и попка стала округлее. Он тоже разделся и пошел следом в душ. Вместе они окунулись в пену и смыли ее. Руди прижималась к Сюру спиной и обнимала его руками. Глаза ее были мечтательно закрыты. Она отдавалась Сюру так, как будто делала это последний раз в жизни. Страстно, со стонами и позволяла делать с собой все, что он хотел.

Потом, уже лежа в постели, она положила голову ему на плечо, прижалась, опустила руку на его пах.

— Мне надо привыкать к мужским гениталиям, — прошептала она. — Чаще их держать в руках.

— Зачем? — преодолевая сонливую лень, спросил Сюр, обнимая одной рукой и поглаживая девушку по плечу.

— Быть Ибрагимом не так-то просто. Я тебе еще кое-что расскажу. Когда я была в его теле, то пошла на осмотр к судовому врачу. Не знаю уж, что сделал с собой Ибрагим, но его гениталии были красные и ужасно чесались. Женщина, пухленькая такая, военврач, стала их трогать… И ты представляешь, я возбудилась… Как мужчина… Стыдно вспоминать, но я не выдержала и попросила ее продолжать меня гладить… а потом я испытала оргазм. Он был не такой, как у женщин. Семя выстрелило прямо ей на грудь халата, и я отключилась. Я сама себя не понимаю, я теряюсь… мне стыдно и хочется это испытать повторно. Я схожу с ума, Сюр?..

— Думаю, Руди, что тебе нужно пройти гормональную реабилитацию. Гумар ее проходил регулярно, и проблем с недостатком секса у него не было.

— Я не хочу быть заторможенной, Сюр. Я хочу быть нормальной. Нормальной женщиной, и все.

Сюр задумался. Что такое быть нормальной женщиной в этом общественном укладе, он примерно себе представлял. Все женщины, по его мнению, делились на две категории. Одни выходили замуж за рекомендованного психологами партнера и жили вместе. Вместе проходили курс терапии совместительства, работали, растили детей и копили средства на их обучение. Там не было места для любви. Одни заботы и повседневный труд. Другие не желали мириться с участью нелюбимой жены и искали приключения на стороне. Такой была жена Оверграйта Овелия. Причем общество не осуждало эти романы и смотрело на них как на невинные шалости. По мнению психологов, это позволяло таким дамам быть в гармонии с самой собой и обществом. Мужья тоже не испытывали ревности и гуляли на стороне.

Такими типичными представителями этого развитого общества были Гумар и Руди. Гумар не ревновал, а Руди искала отдушину на стороне с Сюром. Иногда Сюр задумывался, а как у него сложится с Сирелой? Он понимал, что очень не хотел такого исхода, когда она решит, что их брак не удался, и пойдет искать любовника на стороне. Он даже представлял себя в роли Отелло и гнал от себя эти мысли. Он также не представлял себе, что делать с пылкой страстью