Солнечный удар - Рэйчел Кейн

Я почувствовала, что Дэвид натянул пуповину, которая все еще ввязывала нас, пытаясь дотянуться до накопленной мною силы, но это было все равно, что направить ручеек в высохшее русло реки. Боже, неужели он настолько истощен? Настолько слаб?

Джонатан смотрел на него потемневшими глазами, сжав губы.

– Не надо. Ты убьешь себя.

– Нет. – Дэвид был совсем слабым – он быстро истощился, но продолжал тратить все свои силы на попытки освободиться из тюрьмы. – Это тебе не надо удерживать меня здесь.

– Надень, наконец, свою долбаную одежду, Дэвид. Что ты пытаешься доказать? Что ты готов пожертвовать всем ради нее? Переродиться? Я уже понял! Достаточно символично.

Дэвид не ответил. Он настолько яростно сконцентрировался, что его руки дрожали. Я хорошо чувствовала его решимость. Он не собирался останавливаться.

Джонатан, должно быть, тоже понял это.

– Дэвид! – его тон неожиданно стал умоляющим. Одежда, лежащая на полу, вспыхнула белым огнем.

Дэвид сам пылал, как газовое пламя, безжалостно истощая себя. Разрушая себя.

– Отпусти! – это был гортанный рык, яростный и страшный. Стекло пошло пузырями.

Джонатан побледнел, так что его смуглая кожа стала землисто-желтой. Я вдруг поняла, как глубоки чувства, которые связывают их, как велика вера, которая сейчас гибнет. Как велика любовь, которая разрушается.

– Ладно, – прошептал он, наконец. – Иди. Убей себя, черт тебя подери.

Стекло взорвалось, как бомба. Дэвид обратился в туман и исчез еще до того, как упал первый осколок.

Джонатан, оставшись в одиночестве, закрыл глаза, сползая по стене своей тюрьмы – или убежища? – и уткнулся лбом в сложенные на коленях руки.

Бутылка запечаталась сама, беззвучно окружая его стеной.

Сон сменился тусклым серым светом, который озаряли холодные голубые искры.

– Нет, – пробормотала я сквозь сон. – Не делай этого ради меня.

Но я слишком хорошо его знала.

В следующий раз, когда меня выпустили из бутылки, все стало по-новому. Во-первых, комната была другой – чистая, прямо-таки скрупулезно выдраенная, начиная с аккуратной пирамиды апельсинов на зеленом подносе, заканчивая скромным ковриком и яркими подушками. Это место было настолько безупречным, что наводило на мысли о Ballet Russe. У меня начался приступ удушья. Берлога Патрика была пошлой и безвкусной, но ее наполняла энергия. Это комнату можно охарактеризовать единственным в мире словом: бездушная.

Когда я обрела плоть, то стояла на ковре цвета шампанского все в тех же туфлях на шпильках, выглядя, как проститутка из стрип-шоу «Веселая домохозяйка Сюзи». Выражение лица Иветты Прентисс было еще более устрашающим, чем мой наряд.

– Кевин?! – требовательно спросила Иветта. Она сидела на обитом кремовым сатином диване и выглядела блистательно, выверено небрежной – очень напоминая эту комнату. Ничего случайного – вы не добьетесь этой безыскусной элегантности, натянув джинсы и мазнув по губам помадой. Здесь нужны долгие часы тренировок.

Кевин, наоборот, выглядел так, будто его только что вытащили из кровати. Помятый, растрепанный, в вылинявшей серой футболке с порванным рукавом и слишком широких джинсах, вызывающих ассоциации с гаучо. Действительно, они были размера на три больше, чем нужно и этак модно висели на бедрах, не скрывая не слишком чистых плавок.

А к его волосам, похоже, никогда не приходили феи Расческа и Шампунь.

Секунды три он не отвечал на ее сердитый окрик. Может быть, потому, что с трепетом взирал на костюм Мадженты, который нечаянно навязал мне.

– А-а… что?

– Ты уже открывал бутылку?

– Нет! – Очевидная ложь. Опыта никакого. – Ну, я так, только взглянул. Немножко.

Она одарила его убийственным взглядом, полным презрения, встала и, подойдя ко мне, обошла вокруг. Я так и ждала, что она начнет пинать шины и спрашивать, какой у меня пробег. Я бы очень хотела попросить ее поцеловать мою задницу, одетую в костюм французской горничной, но, естественно, не могла. Я не могла вообще ничего, кроме как молча закипать. Что ты сделала с Льюисом, сука?

– Избавься от этого, – сказала она Кевину.

– От чего?

– От этой одежды, разумеется.

– О… – Кевин понял, что не стоит упускать возможность. – Раздевайся, – сказал он мне. Это был прямой, недвусмысленный приказ. Я подумала и ограничилась тем, что сняла фартук. Кевин напрасно ждал, что я продолжу. – Снимай всю одежду, – уточнил он. Дерьмо. Я закрыла глаза и сделала это; сняла туфли, чулки, юбочку, топ, стринги – все. Стоя босиком на ковре, я чувствовала, как сквозняк холодит мою кожу.

Иветта простонала:

– О, ради всего святого, одень на нее что-нибудь приличное. Проявляй свою озабоченность в другое время.

Никогда бы не подумала, что буду благодарна ей. Я открыла глаза и посмотрела на Кевина, ожидая приказа. Но тот был слишком занят пусканием слюней. Иветта размахнулась и влепила ему подзатыльник. Он вздрогнул, сжался и сказал:

– Ладно. Надень что-нибудь. Что тебе нравится.

Я остановилась на черном брючном костюме из спандекса, облегающей бледно-серебристой блузке и скромных туфлях от Стюарта Уэйтсмана на низком каблуке с кисточками. Я опустила руку в карман жакета и выудила темные очки Рей Бен – как финальный штрих.

– Так-то лучше, – одобрила Иветта. – У тебя хороший вкус.

– Наслаждайся, – двусмысленно ответила я.

– Как тебя зовут? – спросила она.

Раз она не мой хозяин и вопрос не задан три раза, то нет никаких причин говорить правду, решила я.

– Лилит. – Звучит экзотично и вполне по-злодейски. Привет, я Лилит. Сегодня я буду вашим служителем зла. Да, мне нравится.

– Лилит… – повторила Иветта. Она снова обошла меня, разглядывая. – Ты подойдешь.

– Для чего? – спросила я. Она выглядела потрясенной. По-видимому, ее опыт говорил, что джинны не ведут себя так нагло. – И вообще, а ты кто?

Отвечать на мои вопросы она почему-то не собиралась. Она взглянула на Кевина, по-видимому, обвиняя его в моем плохом поведении, и сказала:

– Ты понял, что делать?

– Ага, – он выглядел таким же обиженным, как и я. – Понял.

– Не закрывай его.

– Не буду.

– Ты ведь знаешь, как это важно. – Господи, она же просто гнобила его. Наверное, она сама сказала бы, что просто уточняет поручение, но я видела, как у нее глаза засветились. Ей просто доставляло удовольствие заставлять его чувствовать себя неловко. Ее это развлекало.