Принц воров - Валерий Горшков

И закопала Тоня части политруководителей в девяти местах, но перед тем, как развезти их, придала им транспортабельный вид.

Вот так любила она меня, так любила… Да вот, память подвела. Смотри-ка, мама, он и вправду уснул.

— Скольких людей ты убил, Мямля? — глядя в потолок, тихо спросила Света. — В этом году или вообще? — удивленный таким вопросом и взяв паузу для раздумий, тяжело просипел тот.

На следующий день Светлана чувствовала себя уже настолько хорошо, что смогла встать и приготовить сыну еду. Дни текли мучительно долго, и ее невыносимо тревожила судьба Славы. Когда ей становилось совсем тяжело, она зажимала зубами уголок подушки и беззвучно рыдала. На шестнадцатый день, когда отчаяние ее уже перехлестывало через край, произошло то, о чем вспомнить потом она не могла при всем желании. Две недели назад она видела, как в ее квартире убивают сотрудников НКВД. Тогда все промелькнуло, как в страшном сне. Однако сейчас она помнила каждую секунду тогдашнего ужаса, каждое мгновение, и, попроси ее кто-нибудь описать произошедшее, она выполнила бы это безо всякого труда.

Но то, что произошло вечером этого, последнего, шестнадцатого дня, она не смогла бы реконструировать в памяти и пересказать, даже если бы ее подвергли пыткам. И виной тому был даже не шок, а тот невероятно короткий отрезок времени от стука в дверь до фразы вошедшего, обращенной к ней: «У вас ровно одна минута»…

Около восьми часов вечера в дверь раздался стук, и Херувим, бесшумно опустив ноги с дивана, вскинул руку к лицу. Посмотрев на часы и убедившись, что не обманулся, он пожал плечами на вопросительный взгляд Мямли и отправился, на ходу вынимая из-за пояса «ТТ», в коридор.

Для Червонца было слишком рано. Вчера, уходя поздним вечером из этой квартиры, он сказал Херувиму следующее: «Завтра в десять утра колите бабу с детенышем и приходите на Хромовское кладбище».

До десяти явно недоставало часов четырнадцати, прийти Червонец не обещался. Вчера он попросил пленницу взять в руки карандаш и написать мужу записку о том, что с ними все в порядке. «Поставьте сегодняшнее число, — велел он, наклонясь над столом, — шестнадцатое…»

Херувим точно знал, что сегодня не шестнадцатое, а четырнадцатое, но вмешиваться не стоило, поскольку Червонец был не из тех, кто не умеет пользоваться календарем.

Однако жизнь полна сюрпризов. Червонец мог прийти, а мог не прийти. Рабочий день Херувима, Мямли и Червонца не нормирован, и в течение его могут запросто случаться неожиданности всех мастей. В любом случае есть способ проверить, стоит ли открывать дверь. НКВД в дверь в таких случаях не звонит, дверь просто ломают.

Прильнув к косяку, Херувим услышал:

— Странно. Свет горит, а двери не открывают.

Никакого света нигде не горело. После шести вечера квартира погружалась в естественный мрак. И одно только это обстоятельство заставило Херувима поверить в то, что ошибки со случайным совпадением быть не может — пришел свой. Не Червонец, судя по голосу, но кто-то от него. Не исключено, что прозвучит команда резать бабу с ее отродьем сейчас, и от одного этого предчувствия по телу Херувима пробежала нервная дрожь. «Резать — это хорошо. Но пока Мямля соберет свои манатки, у меня будет не менее пяти минут. Крошка ты моя…»

Убрав «ТТ» за спину, Херувим осторожно открыл замок и пропустил в прихожую молодого человека лет тридцати в замшевой утепленной куртке, поверх которой зачем-то был наброшен дерматиновый фартук носильщика с железнодорожного вокзала.

Ни слова не говоря, молодой человек прошел внутрь, окинул невозмутимым взглядом испуганно сидящую с ребенком на руках женщину, курящего Мямлю и повернулся к Херувиму:

— Все в порядке?

— Все, все, отчего же не в порядке, — зачастил Херувим, у которого нестерпимо жгло низ живота. — Где Червонец? Мы уходим, что ли?

— Да, — простреливая пространство глазами, кивнул гость, — ты прав, мы уходим.

— Резать будем? — тихо прошептал Херувим, у которого от нетерпения уже начали трястись руки.

— Обязательно.

Короткий взмах руки, и Херувим, схватившись обеими руками за горло, выронил «ТТ» и боком повалился на стол.

— Что такое… — начал Мямля, вставая с дивана, но странный тип в фартуке, уже залитом струями крови, с размаху всадил носок своего ботинка ему в пах.

Закричать Мямля не успел. Шагнув к нему, стоящему на коленях, молодой человек зашел за его спину, схватил рукой за подбородок и задрал голову вверх, отчего кадык бандита выпятился и уставился в сторону Светы.

Еще одно резкое движение, заметить которое мог лишь наметанный глаз, и Мямля, повторяя каждое движение Херувима, который уже бился в агонии, пытаясь удержать в рассеченной от уха до уха резаной ране на горле кровь, завалился на бок…

Светлана смотрела на происходящее дикими от ужаса, бездонными глазами и закрывала глаза Леньке, словно тот мог понять, осмыслить и ужаснуться в той же мере, что и она. Женщина боялась, что малыш напугается, однако это было не так, поскольку самым громким звуком в квартире был свист крови, выходящей из ран.

— У вас есть одна минута, — сказал молодой человек, не глядя на Светлану. Он был всецело занят тем, что снимал с себя залитый от верха до низа фартук и искал что-то в кармане другой рукой. — За это время вы должны собраться сами и собрать ребенка.

Скинув на пол фартук, он достал-таки из кармана чистый платок, вытер рукоятку странного предмета, который продолжал сжимать в ладони, и бросил его на пол.

— Не бойтесь меня. Я всего лишь человек своего времени, — тихо говорил он, наблюдая за тем, как женщина снимает с веревки и сворачивает сырые пеленки, подгузники, рубашки, укладывает все это в узел и одевает ребенка.

— Кто вы?.. — задыхаясь, спросила она, натягивая на голову мальчика вязаную шапочку.

— Я не могу вам сказать. Но ваш муж жив, он думает о вас, и он знал, что я приду за вами.

— А он хотел, чтобы вы пришли?

— В противном случае меня здесь не было бы. Нам пора уходить. Во дворе соседнего дома нас ждет машина…

Через пятнадцать минут после ухода мужчины и женщины квартира снова наполнилась людьми. Пятеро или шестеро мужчин — точное их число понять было трудно из-за их постоянных передвижений по жилищу — молча ходили по паркету, стараясь не наступать в слившиеся в одну лужу два потока крови, нагибались, поднимали заинтересовавшие их предметы, осматривались, переговаривались.

В этой находящейся в постоянном движении толпе выделялся один человек. Он был высок ростом, ленив взглядом и медлителен в движениях. Так обычно ведут себя люди, привыкшие, что всю черновую работу за них делают другие. Их удел — сбор, анализ, классификация и доклад. Лицо этого человека лет сорока трех—сорока пяти на вид украшали (хотя более верным будет сказать — простили) очки с линзами круглой формы, в пластмассовой оправе черного цвета. Чуть обвислые, как у бульдога, щеки мужчины были выбриты до синевы, бачки отсутствовали, и пока он не снял шляпу, утирая вспотевший лоб, складывалось впечатление, что он лыс. На самом же деле выяснилось, что волосы у него присутствуют, но в виде жидкой шапочки, аккуратно выведенной по окружности. Все время нахождения в квартире, на полу которой лежали в скрюченных позах Мямля и Херувим, а находились здесь эти люди во главе с очкастым начальником уже около получаса, мужчина не произнес более пяти слов. На доклады подчиненных, то и дело подходивших к нему, он реагировал скупо, все больше кивая в ответ разными движениями, означавшими то «хорошо, продолжайте», то «прекратить немедленно», то «поступайте как знаете, меня же интересует результат, а не способ его получения».