Дела житейские (сборник) - Виктор Дьяков

В Глуховку милиционеры из райотдела приехали злые по причине, что не им, ответственным за борьбу с бандитизмом в районе, а совсем посторонним удалось «кончить» почти всю банду. Потому они «подметки рвали», чтобы поймать их командира, хоть его записать на свой счет. О том, что ушедший в лес последний бандит их командир, узнали от единственного оставшегося в живых, раненого дезертира. Ну, а областное милицейское начальство, чтобы «подхлестнуть» райотдел пообещало, что если они не поймают главаря весь тот отдел законопатить на фронт… О, фронта боялись все, потому как каждый день оттуда приходили похоронки, эшелоны с ранеными, изувеченные калеки, и рассказывали такое… Вкупе все это у кого угодно отобьет охоту попадать на вселенскую бойню.

Милиционеров приехало пятеро. Они решительно вошли в правление колхоза и потребовали у председателя сани и самую быструю лошадь. По сведениям исходящих от их осведомителя, в лесу именно в окрестностях Глуховки видели сани с последним оставшимся в живых бандитом. Председатель… что председатель, при виде злых лиц вооруженных автоматами милиционеров он и сам перепугался и повел их к дому Якова Фомича.

– Запрягай не мешкая! – отстранив председателя, скомандовал старший из милиционеров.

– А куды?… Она же у меня севодня уже в работе была и еще не кормлена, попытался воспротивиться Фомич.

– Ты что, сука, с бандитами спелся, когда молоко колхозное им отвез!? – заорал на него старший, бывший в курсе «лесной одиссеи» Фомича. – Если через пять минут лошадь не запряжешь, мы тебя, гада, по закону военного времени к стенке! – для наглядности милиционер достал из кобуры тяжелый, страшный пистолет «ТТ».

И здесь Фомич не испугался, чего ему боятся, он не председатель, ему теплого места не терять и вообще уже почти нечего терять… «Лимонка», последнее что у него оставалось, существо о котором он заботился, и которое вносило какой-то смысл в его жизнь. Но что он мог. Ведь «Лимонка» являлась собственностью колхоза… Фомич запряг «Лимонку» в сани, уверенный, что управлять будет он сам и сумеет не очень мучить, уставшую за день лошадь. Но милиционеры думали по другому:

– А ты куда прешь? Ты нам не нужен, мы и сами с лошадью управимся.

– Как же это?… С ней надо умеючи… С ней нельзя кто с ней не умеет… ее в галоп нельзя… к ней привычка нужна, ее и запалить недолго, она же со дня уставшая!.. – обращался Фомич к старшему милиционеру, и просительно смотрел на председателя – помоги! Но председатель лишь неловко топтался рядом и молча сопел. – Нет, я с вами поеду, – Фомич не выпускал из рук вожжей.

– А ну пошел отседова! – заорал один из милиционеров, пытаясь отобрать вожжи.

Но Фомич ухватился крепко и не отдавал… до тех пор пока старший милиционер с размаха не ударил его рукояткой пистолета по голове. Оглушенный он упал… Когда очнулся по лицу текла кровь, а саней и «Лимонки» рядом уже не было.

Милиционеры потому так торопились, что точно знали, где надо искать последнего дезертира. В лесу его случайно увидел лесник и заметил по какой просеке он поехал и какой след оставляют его сани. След тот был замечен где-то в двух километрах от Глуховки. Потому милиционеры, получив «сигнал» доехали до деревни по большаку на машине, там ее оставили под ответственность председателя, а сами решили догнать бандита в лесу на самой быстрой в округе лошади. А то что «Лимонка» до обеда возила дрова, и не успела покормиться… это их совершенно не интересовало. Им надо было как можно скорее выйти на след, и проследовав по нему найти и не упустить. В лесу на след они «сели», но через пару километров он почему-то раздвоился. Поехали по одному из них наугад и уже в сумерках потеряли и его. Злобу за свою неудачу милиционеры частично воплотили в матерную ругань, а частично выместили на «Лимонке», на ее спине. И если бы не запах от костра, нечаянно принесенный порывом ветра, вернулись бы они не солоно хлебавши…

Николай не ждал опасности. Предыдущую ночь он провел у своей женщины, которую знал с детских времен, ибо то была дочь знакомого отца. Знакомый тот сгинул в лагерях, но в отличие от Мартьяновых его семью не выселили. К тому времени и от той семьи осталась она одна, на которой висело клеймо дочери врага народа. Так вот, Николай с утра, еще по темну от нее ушел, везя в санях всевозможные соленья и варенья, чтобы и их переправить на «остров». Для него одного теперь продуктов хватало с избытком, и он был готов переждать очередное лето и осень с определенным комфортом, чтобы вновь объявиться зимой. А за это время… за это время много воды утечет, может немец победит, или внутри восстания начнутся и сметут эту власть. Жить без надежды нельзя.

Под большой сосной было сооружено что-то вроде большой берлоги, где и располагался продовольственный склад банды. Здесь сосредотачивали то, что собирались переправить на «остров». Костер, если его развести в той берлоге даже ночью ниоткуда не был виден… Потерявшие след милиционеры блуждали словно слепые и чисто случайно оказались в том районе. Нет они не нашли берлогу, они почувствовали дым от костра и поехали на него… Жеребец Николая, почуяв «Лимонку» выдал их местонахождение, заржал, после чего уже и он сам услышал скрип полозьев. Хорошо хоть жеребец не оказался выпряжен. Николай кинулся в сани и, не затушив костра, огрел жеребца кнутом, так что тот рывком вынес сани из зоны обстрела… Николай гнал по довольно хорошо накатанной колее проложенной к «острову», а милиционеры не желая упустить вновь улыбнувшуюся им удачу нещадно хлеща «Лимонку», пустились в погоню. Конечно, Николай никак не мог подумать, что в санях преследователей запряжена «Лимонка», потому был уверен, что сумеет оторваться, ведь эту дорогу проложил он и его товарищи, здесь он знал каждый подъем, спуск и поворот. Ехать предстояло километров пять, после чего он бы бросил сани и скрылся в чащобе, где ему одному известен узкий проход на «остров», по которому можно было пройти одному человеку, или след в след и только зимой, где уже сделан некоторый запас дров и продовольствия. Однако, Николай вскоре понял, что его нагоняют. Его же конь все более выбивался из сил. Он решил стрелять в лошадь преследователей. Для осуществления этого замысла впереди имелось удобное место. То был короткий, но довольно крутой подъем, преодолев который надо было сразу остановиться и стрелять сверху в идущую на подъем лошадь милиционеров. Николай так и сделал. Едва его изнемогавший жеребец преодолел подъем, он его остановил, взял винтовку и стал целить в голову лошади бегущую мерной рысью, будто не чувствуя тяжести ни саней, ни пятерых человек в тулупах, идущую в подъем словно по ровному месту… Тут как специально невидимые в ночи облака раздвинулись, выглянул месяц и все: снег, деревья, санный путь… осветились серебристым неярким светом. Николай, наконец, понял, почему не смог оторваться – сани преследователей тащила лошадь необычной бледно-желтой масти, это оказалась «Лимонка». Надо было стрелять… но он не мог, в нее не мог. По мере приближения все яснее становилось видно, что происходит в санях.

– Ну-ка ты… чего ковыряешься, давай живее! – отчетливо слышался голос и тут же щелкнул кнут, опустившийся на спину «Лимонки». Она не отреагировала, как шла, так и продолжала идти, мерной рысью, разве что всхрапнула от незаслуженной боли. То, что удар кнута не возымел действия, видимо, не понравилось тому, у кого тот кнут был в руке, он привстал в санях, размахнулся, чтобы еще сильнее «ожечь» строптивую кобылу. Теперь Николай хорошо увидел милиционера с кнутом, до того заслоненного «Лимонкой», он был у него на «мушке». Но и Николай из за своего невольного промедления стал видим из саней.