Жена авиатора - Мелани Бенджамин

– Это принесет ему пользу, – наставительно говорил Чарльз, поднимаясь вслед за нами по лестнице, – чем раньше он научится полагаться на себя, тем лучше. Ты слишком балуешь его.

Я не могла ему возражать. Он действительно верил в то, что говорил. Ведь, по его словам, сам он получил именно такое воспитание – и посмотрите, чего он достиг!

Что я могла возразить? Ничего. Я была сентиментальна и слаба – я была всего лишь мать. И я больше не удивлялась, почему мать Чарльза предпочитала жить вдалеке от своего сына. Эванджелина жила в Детройте и приезжала навестить нас только раз в году. Когда родился маленький Чарли, она послала ему комплект энциклопедий. Она явно не баловала своего собственного сына, но заслужила его восхищение, а также восхищение всей страны. Чего ей не хватало, насколько я могла знать, так это любви.

Будет ли мой сын любить меня, когда станет достаточно взрослым, чтобы понимать, что такое любовь? Я укутала его в одеяло и улыбнулась; невозможно было сопротивляться желанию дотронуться до ямочки на его подбородке. Я сама не была уверена, что знаю, что такое любовь. За исключением одного – моего сына, уютно свернувшегося калачиком, доверчиво ухватившись за мой палец. Он послушно закрыл глаза и издал тихий удовлетворенный вздох.

Я нагнулась, чтобы поцеловать его в лоб, потом осторожно вытащила свой палец из его влажного кулачка и велела Бетти ослабить металлические приспособления на его ручках. Чарльз настаивал на том, чтобы мы отучили его сосать свои пальцы. Для меня эти штуки выглядели, как средневековые приспособления для пыток, но, казалось, ребенка они не беспокоят; они прикреплялись к его рукавам, и металлические головки плотно сидели на его больших пальцах. Бетти включила верхний свет и ночник, что всегда вызывало неодобрение Чарльза. Но он еще не вернулся домой; не сговариваясь, мы решили, что ничего страшного не произойдет, если оставить ночник включенным до его приезда. Стало прохладно, и я подошла к окну, чтобы закрыть ставни. На угловом окне они покосились и неплотно прилегали к стене. Возможно, именно их удары о каменную кладку дома я и слышала.

Бетти подошла, чтобы помочь мне, но даже мы обе, высунувшись из окна и дергая изо всей силы, не смогли закрыть ставни. Поэтому мы оставили их открытыми, заперев окна. Я увидела, что небо затянуто низкими тучами, сквозь которые изредка пробивалась луна. Выйдя, мы осторожно закрыли за собой дверь, потом остановились в холле. Как всегда, оставшись с Бетти наедине, когда она не хлопотала вокруг ребенка, я не знала, что ей сказать.

– Я подожду полковника внизу, – проговорила я, – если в детской станет душно, приоткройте одно из окон.

Бетти кивнула и направилась в свою комнату, примыкающую к детской, а я спустилась в свой кабинет, где Элси затопила камин. Сев за стол, я вынула свои записи. По настоянию Чарльза я начала писать рассказ или, возможно, повесть о нашем путешествии на Восток.

– Ты ведь единственный писатель в семье, – напомнил он мне после нашего возвращения из путешествия, когда журналы начали настойчиво требовать письменного отчета о нашем путешествии, – я занят, и, кроме того, тебе следует начать писать что-то более серьезное, чем бесконечные письма родственникам. Ты должна это сделать, Энн.

Во всех случаях, когда он заставлял меня что-то делать, я это делала. Или, скорее, старалась сделать. С туманом в голове, вызванным беременностью, наслаждаясь уютной семейной жизнью с моим сыном и мужем в нашем новом доме, я не достигла больших успехов. Я так счастлива, как не была уже давно.

А Чарльз? За него я не могла поручиться.

В последнее время он ездил в город чаще, чем летал на самолете, вынужденный председательствовать на заседаниях всевозможных советов и комиссий, возмущаясь, что бюрократия старается разрушить едва сформировавшуюся авиацию. Он также занимался проблемой искусственного сердца; поскольку болезнь Элизабет с каждым днем все больше прогрессировала, мой муж недоумевал, почему нездоровое сердце нельзя просто заменить новым, как поврежденный мотор. Этим вопросом он стал заниматься вместе с ученым по имени Алексис Каррель[30], французом, который, по утверждению Чарльза, был гением. А мой муж употреблял этот эпитет крайне редко.

Счастливчик Линди. Он покорил небо, теперь собрался покорять медицину. Имелось ли хоть что-нибудь, с чем не смог бы справиться Чарльз Линдберг? Я же могу лишь находиться дома, поскольку вынашиваю ребенка, а за вторым большую часть времени ухаживает более компетентная женщина, поскольку я совершаю попытки овладеть силой художественного слова, чего от меня ожидает мой муж. И терплю поражение за поражением, и начинаю дремать над рукописью, вместо того чтобы записывать, или читать, или просто пройтись по окрестностям, чтобы подышать свежим воздухом, восхититься своими четкими отпечатками на мокрой земле и просто тем, что я существую. Счастливая. Спокойная. Довольная. Новые слова в моем словаре, слишком смелые, чтобы осмыслить их, даже если я знала, что мой муж смеется над столь впечатляющей лексикой.

Несмотря на свои достижения и ненормированный рабочий день, Чарльз никогда не был доволен или удовлетворен. На днях я случайно увидела его перед отъездом на работу; он стоял перед высоким зеркалом в прихожей Некст Дей Хилл – худая, напряженная фигура в знакомом твидовом костюме. Он очень долго смотрел на свое отражение, как будто не узнавал этого заурядного бизнесмена, держащего в руках портфель, а не парашют. И я почувствовала тревогу, глядя на его удаляющуюся фигуру и в первый раз задумавшись над тем, а вдруг сегодня – день, когда он решит прыгнуть в самолет и улететь от меня навсегда.

Сидя за столом, я, должно быть, снова задремала. Внезапно меня разбудил звук подъезжающей к дому машины. Наш терьер, Вагош, который тихо сопел у моих ног, даже не пошевелился.

– Должно быть, это Чарльз, – проговорила я вслух, хотя находилась одна в комнате. Я откинула голову, сжала губы и схватила ручку, чтобы казаться погруженной в работу над своими воспоминаниями.

Но Чарльз не вошел в дом, вероятно, я слышала не шум подъезжающей машины, а что-то другое. Возможно, это был ветер.

Чарльз появился минут через двадцать. Я услышала, как он вошел в кухню из гаража; Бетти и Элси обе поздоровались с ним. Я посмотрела на часы; было почти полдевятого.

– Как поездка? – спросила я Чарльза, когда он вошел в гостиную.

– Неплохо. Я уже начинаю привыкать. Полтора часа или около того. Ты много успела сегодня написать?

Я поспешно перевернула страницы, чтобы он смог увидеть, как много я сделала.

– Кое-что. Пришлось повозиться с малышом, пока не пришла Бетти.

Чарльз провел в городе два дня, работая с Каррелем; я не видела его с воскресенья.

– Как Чарли?

– Лучше.

Я пошла вслед за Чарльзом в нашу спальню, где он наскоро умылся перед ужином. Потом мы вместе поужинали в столовой, в которой было прохладно, несмотря на ярко пылающий камин. После ужина мы сидели и разговаривали о прошедшем дне, и я все время боролась с одолевающей меня дремотой, хотя обычно наслаждалась этим уже ставшим традиционным ритуалом. Но сегодня, стараясь следить за его рассказом о работе над механическим сердцем, я с трудом заставляла себя не клевать носом. Наконец с понимающей улыбкой Чарльз предложил мне отправиться спать.