Создатель иллюзий. Начало - Rayko

иллюзией ящерицы, она оказалась с выходом куда-то на поверхность горы и теперь служила отличной вытяжкой.

Теперь и Рэйс лишился почти всей своей силы; иллюзии пришлось изрядно побегать в поиске убогой добычи — заяц был пойман лиг за восемьдесят от пещеры. Маг еле дождался, пока добыча дожарится до мало-мальски нормальной кондиции и сняв импровизированный вертел, с наслаждением впился зубами в тощую тушку.

Внезапно медведь пошевелился и у Рэйса тут же закружилась голова, его бросило в жар. Жаренный "деликатес" шмякнулся на шкуры — маг рефлекторно ушел в невидимость, создав рядом с собой енота, как только почувствовал проявление Ауры Обреченности. Схватив стреломет и мягко перекатившись вбок от места, где он до этого сидел, Рэйс взял на прицел медведя. Он уже был готов нажать на спуск, когда услышал басовитый голос белого Ловца:

— Сюда идут охотники, и они идут нас убивать. Сначала тебя, а затем и меня.

— Я никого не вижу снаружи.

Иллюзию маленькой ящерки маг держал рядом с пещерой и поэтому знал, что снаружи уже светает. Пролетела ночь, и темнота сменилась предрассветными сумерками.

— Я не знаю, как это работает, но я их чувствую за многие лиги. Просто не мешай мне…

* * *

Переход никак не отпускал; сознание включалось медленно, словно выныривая из вязкой патоки. Измученный мозг долго не желал брать контроль над телом. При попытке повернуть голову, в черепе словно граната разорвалась, и Карачун решил для себя больше так не делать. Оставалось лежать неподвижно, таращиться пересохшими глазами на проплывающие вверху облачка и стараться абстрагироваться от фантомной боли рвущей тело на части. Неподготовленные оборотни после такого на несколько месяцев впадают в кому — не выдерживает психика.

"Шестой переход за сутки — это явный перебор, старый ты пердун."

Карачун внезапно подумал, на сколько же он стар. Эта мысль буравчиком въедалась в подсознание и давала там обильные побеги. Внезапно пришло осознание, что он не помнит, когда он родился. Вместо даты рождения в его файле стояла дата вступления в ряды Ловцов, а сам он и понятия не имеет, в каком возрасте пришел в Братство. Может лет триста ему было или пятьсот. А может и тысяча. Он не помнит своего имени, данного ему при рождении. А ведь когда-то помнил! Еще совсем недавно он его точно помнил… или ему так кажется? Как забавно устроен мозг. Не помня собственного имени и своего возраста, он прекрасно помнит, когда ушла в Последнее Путешествие его первая жена, когда и в каком мире похоронены их дети. И дети их детей…

Карачун попытался вспомнить голограмму на памятном обелиске и к своему ужасу осознал, что не может этого сделать. Перед глазами в мельчайших подробностях встал образ могильного камня, память детально прорисовала его очертания, свет, текстуру, сеть мелких трещинок у остроконечной вершины. Но на месте портрета было лишь размытое пятно. Как не силился енот вспомнить образ и подпись под ним — память упорно отказывалась находить именно этот фрагмент. Долбаную вазочку у постамента с вечно цветущим пустырником он помнил в мельчайших подробностях. Вплоть до количества соцветий, а портрет жены словно ластиком стерли. Очередное поражение. Еще один кусочек воспоминаний он проиграл в схватке с развивающейся деменцией. Еще один камешек в лавине скорого распада личности.

От тягостных раздумий его отвлек тоже камешек. На этот раз реальный. Он просвистел около морды и с громким стуком ударился обо что-то твердое в паре метров правее. Спустя пару мгновений послышался стук следующего камешка уже слева.

"А в этот раз недолет", — автоматически отметил про себя Карачун.

Без особого желания енот свернул глубинные воспоминания и начал плавно включать органы чувств. Первым активировалось обоняние, и его нос тут же защекотал запах легкого морского бриза. Затем включился слух, и тут же начал деловито сепарировать окружающий шум на отдельные звуки. Совсем рядом слева кто-то вполголоса разговаривал. Один голос приглушенно что-то доказывал другому, а второй невнятно бубнил в ответ.

— … дохлый, я тебе говорю. Гляди сколько лежит, не шелохнется! Да и не дышит… вроде, — пробубнил первый голос.

— Так сходи и погляди! — недовольно шипел второй.

— Вот сам и сходи! — парировал первый.

— За старшего Табик меня оставил! — почти выкрикнул второй голос, — Вот вернется, расскажу ему, что ты меня не слушался. И еще про ту бутылку медовухи расскажу! Да, да, я видел, как ты ее из нычки уволок. Иди давай, кому сказано!

Первый голос стал приближаться, что-то недовольно бурча. Енот явственно расслышал, как его обладатель движется на трех лапах, чем-то позвякивая о камни. Через минуту в поле зрения показалась голова рыжего орангутана, который с дебильным выражением морды вытягивал шею вперед, опасливо приближаясь к Карачуну.

— Ты это… Ты че там… — обезьяна протянула к еноту, зажатый в левой лапе ржавый тесак и аккуратно ткнула тупой стороной клинка в бок, — Ты че тут, а?

Карачун решил не поддерживать этот высокоинтеллектуальный диалог, и вместо этого сконцентрировал все внутренние силы для решения задачи — что же все-таки ему напоминает это облачко, за которым он следит уже пару минут.

— Ну че там? — донеслось нетерпеливо из-за спины орангутана.

— А, это… вроде живое… — обезьяна зачесала свой покатый лоб, усердно подбирая правильные слова, — Но чета оно не шевелится…

— Ну так умертви и выбрось в море!

— Как умертвить?

— Тесаком, Брил! Та штука, что у тебя в лапах называется тесак! Долбани по нему разок, и оттащи в воду! Святое Древо, и за что мне такой дебил достался в напарники?!

Когда обезьяна замахнулась своим монструозным оружием, Карачун все-таки решил, что облачко похоже больше на енота с бритым хвостом, чем на крысу. Удовлетворенный таким выводом, он резко перекатился вправо, услышав при этом, как за его спиной звякнул о камни тяжелый мачете. Потом Карачун перекатился обратно, придавив своей тушкой оружие врага и не давая тому снова поднять тесак. Тупой примат даже не попытался отпустить свой "свинорез", а нагнулся вслед за ним. И тогда Карачун с силой, на выдохе, ударил ему раскрытой ладонью в грудь. Обезьяна как ветром сдуло; проведя в полете секунду времени и преодолев около пяти метров тот молча закатился в кусты.

— А не такой уж я и старый! — весело прошептал енот, поднимаясь с земли и отряхивая шерсть.

Со стороны "второго голоса" громко щелкнула спускаемая тетива и арбалетный болт пронесся в шаге от ловца, довольно мерзко при этом свистнув. Обладателем второго голоса оказался, низковатый для своего вида, гиббон. Отбросив бесполезное оружие, он со всех лап рванул