Клятва над кубком - Сьюзен Виггз

Ларк в ужасе смотрела на его огромный кулак. В тот момент, когда она уже открыла рот, чтобы сказать правду, он, даже не взглянув, бросил скомканное шитье в корзину.

– Признайся, Ларк. Ты что-то от меня скрываешь. – Он наклонился к ней и взял за руку.

Похолодев от страха, Ларк замерла. Она не думала, что он может так тонко чувствовать ее настроение.

– Я не собиралась ничего скрывать. Ты догадался?

Оливер пристально посмотрел ей в глаза.

–С нашей первой брачной ночи, Ларк. То, что ты не была девственницей, для меня не имеет никакого значения. Сейчас ты моя, и только этодля меня важно.

У Ларк застучало в висках и гулко забилось сердце. Значит, он говорит совсем не о ребенке. Все гораздо хуже.

Оливер ласково погладил ее по руке.

– Было бы несправедливо осуждать тебя, принимая во внимание мои собственные похождения.

Ларк побледнела. Нахлынули воспоминания прошлого. Она наивно полагала, что избавилась от них навсегда.

Она не могла решиться на ложь, поэтому просто высвободила трясущиеся похолодевшие руки из его ладоней и сжала их в кулаки на коленях.

–Ларк! – нежно позвал он ее. – Я сказал тебе правду. Я не из тех мужчин, которые придают девственности чересчур большое значение. В тебе есть такое, чем я дорожу гораздо сильнее.

– Нет, – с усилием прошептала она, и ее глаза наполнились слезами. – Я должна была остаться твердой...

– Остаться твердой? Но, Ларк, Спенсер был твоим мужем.

– Не Спенсер! – Она так резко встала, что книга со стуком упала на пол. Ларк поспешно подошла к окну и прижалась к холодному стеклу. Ее мутило.

–Винтер? – Оливер произнес его имя, словно ругательство. Потом спокойно, но с твердой решимостью добавил: – Я убью его.

– Не надо! – Она умоляюще сложила руки на груди. – Прошу тебя, Оливер, не трогай его.

Оливер впервые подозрительно посмотрел на Ларк, прищурил глаза и плотно сжал губы.

– Почему?

– Потому что он опасен. Потому что я не хочу потерять тебя.

– Скажи мне правду, Ларк. Ты действительно беспокоишься обо мне... или о нем?

– Это низко, Оливер. Ты ведь знаешь, что я ненавижу его.

Тогда позволь мне отомстить за тебя. Он обесчестил тебя. Он обращался с тобой, словно ты грязь у него под ботинком. Он заслужил наказание.

Ларк в отчаянии упала перед ним на колени. Как ей объяснить ему, что случилось той ночью?

– Оливер, я прошу тебя. Оставь все как есть. Мы никогда больше его не увидим.

Оливер схватил Ларк за плечи и рывком поднял на ноги.

– Ты на коленях просишь меня пощадить его?

– Ты разумный человек, Оливер. Зачем пятнать себя кровью таких, как Винтер?

– Затем, что он причинил тебе боль. Затем, что ты съеживаешься всякий раз, когда он входит в комнату.

– Ты сделаешь мне еще больнее, если начнешь драться с Винтером. Разве ты не понимаешь, Оливер? Сейчас об этом никто не знает, Если ты начнешь мстить ему, об этом узнает весьмир.

– Вижу. А мир не столь великодушен, как я. Он не простит. – Оливер отпустил Ларк и направился к двери. – Мне следовало приготовиться к неожиданностям, – пробормотал он, и по тому, как запылали его щеки. Ларк поняла, что он в бешенстве. – Ты обвиняла меня в том, что мне слишком легко в тебя влюбиться, так что нечего удивляться, что ты ищешь для моей любви трудности.

О Винтере больше не вспоминали. Ларк коротала часы в тенистом саду. Она вспоминала, как первый раз приехала сюда по просьбе Спенсера просить помощи. Даже в самых безумных снах она не могла представить, что через год выйдет замуж за наследника рода де Лэйси и будет носить его ребенка.

И уж, конечно, она не думала, что полюбит Оливера.

При первой же встрече он спросил, хочет ли она от него ребенка. Это был дерзкий, оскорбительный, наглый вопрос. И все же она не могла отрицать, что ее тогда охватило волнение, подобное первому дыханию весны после бесконечной зимы. Неужели все началось уже тогда?

Ларк стояла у реки и смотрела на воду. Сверкая на солнце, мимо проплывали баржи и лихтеры, лодки и плоты. Сладко пахли розы. Это была мирная, идиллическая картина.

А совсем недалеко, с ворот лондонского моста, остекленевшим взором смотрят головы еретиков и предателей короны. Королева, борясь с вечными болезнями, все же отчаянно пытается управлять перессорившимися советниками. А в тесных каморках на грязных улицах лондонских окраин живет нищета.

Лондон кровоточил скрытыми ранами. Ларк не обвиняла королеву Марию. Проблем было слишком много, и коренились они слишком глубоко, чтобы их могла разрешить одна женщина, которая, видимо, даже не представляла, насколько подданные презирают ее испанских советчиков и в особенности епископа Эдмунда Боннера.

Как странно все складывается в жизни...

Ларк вспомнила, что Мария жаждет ребенка, которого не может иметь. А сама она никогда не осмеливалась мечтать о ребенке и вот через какие-нибудь пять месяцев даст ему жизнь.

Пора сказать об этом Оливеру. Она была так близка к этому в ту ночь, когда призналась ему о Винтере. Если бы Оливер тогда промолчал, если бы выслушал ее, она бы все рассказала ему. Правда, растущий живот скоро сам выдаст ее секрет, но пока фигура все еще оставалась стройной, хотя немного округлилась. Но это скрывали складки платья.

Дни летели с бешеной скоростью, подобно листьям под порывами ветра.

Оливер все так же молчаливо дулся на Ларк, все так же с мрачной подозрительностью и болью в глазах смотрел на нее. Внешне он остался ласков и внимателен, но какая-то часть его теперь отдалилась от Ларк. Он надолго оставлял ее одну даже по ночам, а она так скучала по нему. Так жаждала его.

Нервозность и волнение охватили весь дом. Ричард Спайд сходил с ума от одиночества. Ему не позволяли покидать Уимберли-хауз и никого к нему не пускали. А он был создан для общения с людьми, для разговоров и проповедей о великих истинах. Необходимость прятаться на протяжении нескончаемых недель истрепала ему нервы.

В себе Ларк тоже замечала перемены. С каждым днем ее глаза сияли все ярче, а Оливер с каждым днем отдалялся от нее все дальше и дальше.

Перемены были незначительны, и все же Ларк не могла больше не замечать, что вечерами он возвращается домой все позже, пьет больше, смеется громче и надолго уходит в себя, когда думает, что она на него не смотрит.

Поначалу Ларк считала, что мрачное настроение Оливера вызвано мыслями о Винтере. Несколько недель спустя она стала подозревать, чтоэто только предлог. Он тосковал по былым пирушкам, его тянуло в грязные притоны Бэнксайда и Саутуорка, где никто не осудит его и где каждый волен делать то, что хочет.

Буркнув очередное недавно выученное ругательство, Ларк приказала себе перестать хандрить. Воздух в саду наполнялся ароматом поздних роз, а клонившееся к закату солнце превращало реку в янтарную ленту.