Ты такой светлый - Туре Ренберг
Шрифт:
Интервал:
– Это тот балагур, который прошлым летом заявился к вам в сад на праздник? Врач?
Я кивнул.
– Навязчивый тип. Фигляр.
Я вздрогнул, хотя и привык к отцовской манере разговаривать, прямолинейной до цинизма. Но ничего не ответил.
– Да, – вздохнул отец, – раньше все было лучше.
Отец в своем репертуаре.
– Ну не знаю, – сказал я, – ты немножко преувеличиваешь, мне кажется.
Он покачал головой.
– Нет, – сказал он, – я это и прежде говорил, и снова скажу: раньше все было лучше.
Мы оба примолкли. Я прислушивался к завываниям ветра, порывами налетавшего то с одной, то с другой стороны дома, и думал о том, что вот опять скоро наступит осенняя темень. Я теперь хуже ее переношу, чем когда молодым лосем носился по тутошним просторам.
И у нас с отцом мнения расходятся, хотя я согласен с ним в том, что люди все больше отдаляются друг от друга. Его бесят все изменения – телефонный автоответчик, всяческая… эффективизация. Пожалуй, тут он в чем‐то прав. На днях он чуть не лопнул от злости, когда мы поехали в город купить ему новые сандалии. Хочу точно такие же, как старые, сказал он, и мы на самом деле нашли пару точь‐в-точь таких же в большом торговом центре, но когда подошли к кассе, кассира там не оказалось, только сканеры для самообслуживания.
Отец шваркнул сандалии об пол и заявил, что в этом магазине он даже хлебной корочки не купит.
Теперь он отпил еще глоток кофе и повторил:
– Точно, раньше все было лучше.
Отставил чашку в сторону и кинул на меня волчий взгляд исподлобья: – Так с чего он застрелился‐то?
Я пожал плечами. Вернулся мыслями к прочитанным мной записям. Вернулся мыслями к тем шести с лишним месяцам, что мы со Стейнаром были знакомы.
– Не знаю, – сказал я.
– Какое малодушие, – сказал отец.
– Не надо так говорить, – возразил я, – не каждому удается в полной мере справиться с нелегкой работой быть человеком.
– Как ни крути, но это малодушно, – сказал отец. – А вы в своих новомодных социальных службах можете называть это как угодно.
Отец бывает очень упертым.
– Я думаю, на него накатило что‐то, с чем он не смог справиться, – сказал я.
– Оссподи, – пробурчал отец, поднимаясь. – За кофе спасибо. Я завтра утром еду в горы. Не могу тухнуть здесь и наблюдать, как мир катится в тартарары.
– Хорошее дело, – сказал я. – Не возьмешь с собой Эйольфа с Видаром, или одного из них?
Он кивнул.
– Конечно, возьму, надо их спасать, пока есть время. Но ты им передай, пожалуйста, что если они собираются тащить с собой свои планшеты, то пусть лучше остаются дома. Или дед, или проклятущие планшеты. Если они хотят добывать зверя и жить как настоящие мужчины, то незачем волочь с собой эти игрушки.
– Бу сде, – сказал я, ощутив ком в горле и не смея показать это отцу, потому что ему не нравится, что я такой размазня. Его бы просто стошнило, расскажи я ему, что никого на земле я так не люблю, как его.
Развернувшись к выходу, он остановился в дверях, переминаясь с ноги на ногу. Явно раздумывая о чем‐то.
– Что? – спросил я.
– Гм, – сказал он, вздохнув.
– О чем задумался?
– Гм, – сказал он снова. – Да нет, так. Ты береги своих, береги жену. Ты, Йорген, рохля, конечно, из песни слова не выкинешь, но ты хороший человек.
Глаза у отца заблестели, он отвернулся и решительно зашагал к своему пикапу.
– Привет им передавай! – крикнул он. – Вибеке и мальчикам привет! Завтра утром заеду!
Дверца машины захлопнулась, передние фары ярко осветили октябрьский вечер.
Времени восемь часов. Видар на тренировке, Вибеке с Эйольфом пошли навестить Рагнхильд с семьей. Даже не знаю, что и сказать, но вся эта история точно ничем хорошим для нас не обернулась. У нас с женой уже больше месяца не было отношений, не то чтобы это самое главное в жизни, но если у супругов, у которых с этим никогда не было проблем, внезапно все разлаживается, значит, в браке нет порядка. Вибеке как‐то странно на меня посматривает, кажется мне, и разговариваем мы с ней как‐то отрывисто, через пень-колоду, а не как раньше, в охотку и без усилий. Входя в комнату, я покашливаю; она хватается за карманы, ищет что‐то. Просто непостижимо, что можно так отдалиться друг от друга за такое короткое время. Я не знаю, о чем думает она, Вибеке не знает, о чем думаю я. Я не узнаю ее, и мне кажется, моя голова кровоточит изнутри. Я не узнаю нас обоих. Я много лет страшился этого, я видел, как оно бывает у других, и вот теперь… теперь я просто не понимаю, что нам делать, когда оно началось? Конечно, я не могу свалить вину за это на Стейнара, мир строится иначе, и нам его не переустроить, хотя вся эта мутота безусловно навалилась на нас после произошедшего со Стейнаром и нам остается только ждать, что же будет дальше. Наверное, мы еще увидим свет в конце туннеля. Бьерн практически выздоровел, надо мне с ним почаще видеться, смотреть матчи с участием “Вест Хэма” и смотаться зимой в Лондон. На работе я несобранный какой‐то, и хотя вроде у моих парней все норм, но Лукас явно заметил, каким я стал невнимательным, и смотрит на меня скептически. Надо мне взять себя в руки. Съезжу‐ка я в соседний поселок, навещу Лив Мерете и Магнуса. Так сложилось, что я их сейчас немножко опекаю.
Мне недостает света, который нес ты, Стейнар.
Я отправляюсь в темную бездну
беседовать в рифму
со своей хаотичной душой
The Jesus & Mary Chain[7]
Примечания
1
Мы за “Вест Хэмом” по суше и морю, // мы за “Вест Хэмом” пойдем // до победы! (англ.). – Здесь и далее примечания переводчика.
2
Я в облаках всю жизнь витаю, // Что за чудо эти облака! // Высоко летят, как мечты, летят, куда хотят, // их мой не удержит взгляд. // От меня коварная фортуна // все так же далека. // Я в облаках всю жизнь витаю. // Что за чудо эти облака! (англ.)
3
Я хочу домой, я хочу домой, “Вест Хэм” долбоебы, я хочу домой. (англ.)
4
Мы Армия жидов, мы Армия жидов, привет, привет, мы тоттенхэмские ребята. (Кричалка “Тоттенхэма” – англ.)
5
Сядь, если ненавидишь “Тоттенхэм”, встань, если ненавидишь “Тоттенхэм”: Яaaaaaaaaaaa! Красная
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!