Ревнивая лампа Аладдина - Шахразада

– Не останавливайся, мой раб, – скомандовала она, когда почувствовала, что движения Инсара чуть замедлились. – Не останавливайся!

Она легонько потянула его за волосы, чтобы показать, что его ждет, если он остановится. Царевна наслаждалась чувством свободы, которое ей давали эти необыкновенные мгновения.

– О да, та-ак, – выдохнула Будур.

Инсар закрыл глаза от удовольствия, наслаждаясь запахом ее тела, который был почти таким же возбуждающим, как и его вид.

Будур удовлетворенно застонала и подвинулась еще ближе к нему. Поняв, что он все делает правильно, маг решил, что пришла пора еще более смелых ласк. Он притянул одной рукой ее к себе и начал помогать пальцами языку. Будур задохнулась от жара, что дарили теперь ей ласки мужа, но не оттолкнула его. Ей было достаточно одного неожиданного движения, чтобы почувствовать приближение конца.

– Еще, о счастье, прошу тебя! – взмолилась девушка.

Она чувствовала, что вот-вот бросится на ложе и начнет просто кататься по нему, сжигаемая страстью, но Инсар крепко держал ее за бедра. Его движения становились все увереннее и сильнее. Будур прикусила пальцы, чтобы не закричать во весь голос, но маг почувствовал: вот он, миг всепоглощающей страсти…

Тогда Магрибинец поднялся на ноги и начал целовать ее. Ему не терпелось присоединиться в ней на этой сверкающей дороге. И они вдвоем повалились на ложе, соединяясь снова и снова, смеясь и целуя друг друга.

Ни Инсар, ни Будур не заметили, как зашло солнце. Умолкли птицы, появилась на небе царица-Луна. Одна за другой стали зажигаться звезды. И только теперь Магрибинец смог поднять голову от шелковых подушек ложа…

– Просыпайся, звезда моя. До мгновения нашего торжества времени почти не осталось. Ты готова?

– Я готова на все, о муж мой, когда ты рядом со мной.

Инсар-маг подал царевне руку, и она поднялась с ложа. Лунные блики играли на драгоценном полу опочивальни. В серебряном свете тело царевны сияло, словно было отлито из драгоценного золотого сплава. Черное одеяние Магрибинца так и осталось лежать на полу. И вот миг Судьбы наступил.

Над минаретом поднялась звезда Телеат. Инсар-маг протянул в лунное сияние раскрытую ладонь, на которой всеми оттенками синего играл Камень Судьбы.

– Подойди сюда, прекраснейшая, встань рядом со мной. А теперь накрой Камень рукой – и предначертанное свершится!

Будур бесшумно встала рядом с мужем. Глубоко вздохнула и решительно опустила раскрытую ладонь на Камень.

И предначертанное свершилось! Синий свет объял Магрибинца и его жену, сначала куполом накрыв из обоих. Потом купол превратился в столб синего пламени. Столб все рос. Вот он стал выше крыш дворца, вот достиг одинокого облачка, что замешкалось в ночном небе. Синий свет становился все ярче. И в тот миг, когда звезда Телеат засияла ослепительным золотым светом, громовой хохот залил все вокруг. В столбе синего пламени исчезли Инсар-маг и его прекрасная жена, царевна Будур.

– Ничтожный человечишка! Ты вздумал обыграть само Мироздание… Вот же тебе твоя судьба!

И мгновенно все стихло.

В темно-синем небе играли золотым блеском звезды… Цикады пели свою прекрасную ночную песнь… Где-то в городе слышалась музыка – о древней, как мир, любви рассказывали уд и лютня…

На великий Багдад опустилась благословенная тишина. И лишь двое во всем огромном городе почувствовали, что немилосердная судьба, наконец, собрала свою дань.

«Прощай, ничтожный магрибский колдун…» – печально подумал неспящий Алим, в очередной раз убедившись в своей правоте.

«Прощай, презреннейший… Какое счастье, что более ты не можешь никому причинить беды! – подумала Хусни, с удовольствием потягиваясь. Ибо она постигала труднейшую науку – доила козу. – Но мне пора спешить. Никто не должен знать, что царевна сейчас здесь, в доме мастера Салаха…»

– Благодарю за науку, матушка. Но, боюсь, я должна покинуть тебя…

– Иди, доченька. Мне кажется, что твои дела не терпят отлагательства…

«Как странно… Эта добрая женщина порой куда мудрее, чем все колдуны мира…»

«О Хусни, как же ты наивна! Неужели ты до сих пор не поняла, что женщины самой природой созданы мудрыми колдуньями! И то, на что у мужчин уходят годы, любая из девчонок может сотворить просто играючи».

«Алим, друг мой, ты по-прежнему собираешься помогать мне?»

«Конечно, малышка! Пусть наш враг мертв, но… наблюдать за людьми так интересно! Они вовсе не куклы в театре марионеток… А сколько прекрасных сказок можно будет рассказать о них!»

Безмолвная беседа с неспящим Алимом не помешала Хусни стать невидимой и, подобно бесплотному призраку, легко преодолеть расстояние от дома мастера Салаха до дворца. Пелена тумана лишь на миг заволокла покои царевны, и вот уже Будур вновь смотрится в драгоценное венецианское зеркало…

– Ах, мой любимый Аладдин! Как жаль, что ты не видишь меня сейчас! И как хорошо, что ты этого не видишь, ибо мне придется почти полностью перевоплотиться в эту своенравную и бессердечную царевну… Но иначе нам никогда не быть вместе!

Вышитое золотом покрывало почти скрыло изумительную красоту девушки. Хусни несколько раз прошлась перед зеркалом, словно примеривая на себя не только облик, но и нрав царевны. И вот уже у высокой палисандровой двери остановилась не Хусни-джинния, а Будур, царевна и любимая дочь халифа Хазима Великого.

Вышитые парчовые башмачки уверенно процокали по бесценным полам покоев царя. Наконец Будур решительно распахнула двери в приемный зал халифа.

Рядом с Хазимом находился сейчас только один человек – сухонький старший советник. Но проницательную Хусни, которая, к тому же, помнила все, что помнила Будур до мига своего раздвоения, эта личина старости вовсе не могла обмануть. «Безжалостный барс, прикинувшийся немощным домашним котом… Хорошо, что ты здесь!» И Будур откинула на плечи драгоценное покрывало.

– Дочь наша! Что ты делаешь в наших покоях в этот поздний час?

– Отец мой, великий халиф! Я пришла повиниться перед тобой… Хочу склонить голову перед твоей мудростью и проницательностью…

Конечно, лесть – это страшное оружие. Она лишает желания сопротивляться каждого, кто услышит даже несколько слов, сдобренных этим сладким безжалостным ядом. Вот почему из голоса халифа сразу исчез металл, и уже намного тише Хазим спросил:

– Но что ты делаешь в наших покоях?

– Отец мой, вина моя столь велика… А твое терпение столь безгранично… Ты так много вытерпел из-за меня в последние годы… Столько непростительных, недостойных дочери халифа поступков я совершила, что мне нет и не может быть прощения.

«Ах, лиса-а… Чего же ты хочешь добиться от халифа теперь?» – с недоумением подумал советник.