«Приключения, Фантастика» 1991 № 05 - Журнал «Приключения, фантастика»

у них и слов, вышедших непосредственно из общеиндоевропейского котла словесного. Такая логика приводит к совершенно нелепым объяснениям. Пример такового приведу.

Ряд исследователей с самым серьезным видом утверждают, что никакого «перуна» у славян не было и быть не могло. Это даже при том, что славянское «перунъ» реконструировано и не вызывает сомнений. По мнению этих исследователей, Перун происходит не от славянского «перун» и, тем более, не от пра-индоевропейского «Перун(т)», а от готского «фьергуни», что означает «гора». Исходя из их логики, мы могли бы с полным основанием утверждать, что и хеттское «перуна» – «скала» произошло от готского «фьергуни», а может, и прямо от имени матери героя германо-скандинавской мифологии Тора, которую звали Фьоргун. Со славянами исследователи обошлись круто, решительно. Так что ж с хеттами медлят? Смущает, наверное, тот факт, что последние имели дело с «перунами» и всеми производными от них задолго до появления на свет племени готов?

Мы не будем уподобляться тем, кому по самым различным причинам может не очень нравиться славянский род и его мифология. Ибо, что есть, того трудно не видеть. Славянский Перун не просто тождествен праиндоевропейскому Перуну, но это именно и есть индоевропейский Перун в своем развитии. Лингвистически наиболее близок ему балтийский Перкунас. Удивительного ничего в этом нет: славяне и балты – соседи, а в не столь уж и давнем прошлом одна балто-славянская общность, сохранявшая самые древние поверья индоевропейцев.

Близок и хеттский Пирва-Перва. Иначе и быть не могло: хетты проживали во II тысячелетии в Малой Азии, а, как мы уже знаем, в Малую Азию образы божеств и их теонимы приходили в менее измененном виде, чем, скажем, в Средиземноморье с его «громокипящим» этническим «кубком».

Уже не столь узнаваем древнеиндийский Парджанья или – что значительно точнее англизированного варианта – Парчанья. Божество туч, дождя, грома, он лишь одна из ипостасей «тысячеглазого» Индры.

Очень близок прусский Паркунс. Но о нем мало известно.

На примере этого теонима мы видим, что индоевропейский корень в самом первичном варианте сохранился наилучшим образом в местах расселения балто-славян. С отдалением от этого ареала постепенно утрачивается созвучие. Но если оно еще сохраняется в какой-то мере при удалении на восток или юго-восток, то при перемещении на запад и юг практически утрачивается. Германское «тор» уже довольно-таки далеко от исходного, если вообще имеет к нему какое-либо отношение. Кельтское «таран-ас» похоже на нечто промежуточное между германским и славянским звучаниями, но все равно далековато. Мы еще вернемся к этой корневой основе 'т-р-' и разберемся, что к чему.

Сейчас же скажем: постепенно, у нас на глазах вычерчивается некоторая местность, точнее, ее контуры, из которой исходит архаика и лингвистическая и мифологическая. Говорить что-либо конкретное пока нельзя, так как эта вычерчивающаяся родина-область могла быть и вторичной, и третичной и т. д., ведь народы перемещались. И все же мы видим, что довольно-таки четкая западная граница «непроникновения архаики» определилась. Все же не будем спешить.

Но попутно разберемся с германскими женскими божествами. Следов Фьоргун или Фиергун на востоке мы не найдем, их нет ни у славян, ни у балтов. Но если мы примем направление распространения теонима не с запада на восток, а с востока на запад, сразу же выстроится очень впечатляющая цепочка, лишенная надуманности и искусственности. С Перуном связано Перуново капище – Перынь, располагающееся на возвышенности, «горе». Существуют предположения, что Перынь – это некое женское божество, жена, любовница Перуна, то есть, «принадлежащая Перуну». Учитывая ее отношения к возвышенности, а также определенные свойства народов приспосабливать перенимаемые чужие словообозначения к своему языку, что также именуется «народной этимологией», можно предположить, что слово «Перынь» было осмыслено как Пергынь (гыни) – «гора». Все это соответствует подобным переходным процессам. Вот и выстраивается логичное и взаимоувязанное: Перынь – Пергынь-Пергинь – фергынь – Фиоргуни-Фьоргуни – Виргини(а) – Вирджиниа. Последние три перехода общепризнаны. Не противоречат законам лингвистики и первые. Во всяком случае, это единственное на сегодняшний день объяснение, не противоречащее логике и имеющимся данным.

Итак, мы, разобравшись предварительно с громовержцами, пришли к простому и небезынтересному выводу, что Перун есть Перун. Но что это нам дало? Мы выяснили приблизительное место рождения «громовержца». Но ни в коей мере не проникли в его образ. Кем был этот «громовержец» в самом начале? Откуда он, вообще, взялся, ведь была же какая-то причина его появления помимо небесных гроз, которые вполне вписываются в отношения неба-отца и матери-земли и не требуют дополнительных «громовержцев»?

Из предыдущей главы мы узнали, кто был первоначальным «чудищем». Теперь нам предстоит узнать, кто это «чудище» постоянно побивал.

Для этого разберемся с богами-громовниками подробнее: они заслуживают внимания.

Известный нам Ж. Дюмезиль разбил верховных богов индоевропейцев на три группы, каждая из которых занимает свой уровень в соответствии с тем социальным слоем, чьи интересы она выражает. Исходя из его концепции, мы должны признать, что Индра, Перун, Перкунас, Тор, Таран, Пирва и их коллеги у других народов принадлежат ко второму Уровню. Это боги войны, насилия, вообще физической силы. Им соответствует в людских сообществах каста или прослойка воинов, дружинников, основных защитников племени-народа, а при случае и бесстрашных налетчиков-добытчиков, нападающих на соседствующие племена или союзы племен. У индоариев такая каста называлась «кшатрии», то есть воины.

Напомним, что первый, и высший, уровень богов выражал интересы касты жрецов-царей, в него входили боги-мироздатели и самодержцы, в основе которых лежал бог небо-отец. На третьем уровне бытовали божества – покровители крестьянства и ремесленничества, на их долю выпадали хозяйственные функции.

Но сосредоточим свое внимание на предмете нашего исследования – на богах-воинах. Повсюду эти самые божественные воины совмещали с чисто военными функциями функцию громовержца. Характерен был и цвет этой прослойки – красный, цвет крови, цвет войны. Этим цветом как бы объединялись сами свирепые и гневные божества с их почитателями, вставшими на «тропу войны» и изукрасившими себя красной краской, татуировкой, а то и просто кровью, причем, не всегда кровью жертвенных животных, но и человеческой. В основном в эту группу на земном уровне входила, как мы писали, племенная молодежь.

Ж. Дюмезиль считает, что представления последних восьми-девяти десятилетий о том, будто бы дружинная прослойка, состоявшая из профессиональных или полупрофессиональных воинов, начала складываться лишь на этапе возникновения раннеклассовых общественных образований, неверны. К нему присоединяется с каждым годом все большее и большее число ученых.

И ничего удивительного в этом нет: примитивное деление совершенно разных по своему историческому развитию общественных формирований на классы есть не что иное, как очень упрощенная схема, которая не может вобрать в себя