Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Командиром взвода управления вместо раненого Комарова стал лейтенант Соболев, который после войны стал основным организатором встреч однополчан полка, затем бригады. Заметьте, организатором стал не кто-то из старших командиров, капитанов, майоров, подполковников, полковников, а рядовой лейтенант. Он лично знакомился с каждым солдатом и сержантом. Помню, вызвал меня в свою офицерскую землянку, расположенную в торце нашей землянки. И стал обстоятельно и заинтересованно расспрашивать о семье, школе, кем бы хотел быть после войны, кое-что рассказал о себе, записал домашний адрес. Обнаружилось, что он москвич и жил почти рядом со мной, в одном из арбатских переулков. Впервые разговор с офицером был дружеский, на равных. В целом в армии было что-то в виде границы между офицерами, с одной стороны, и рядовыми и сержантами — с другой, хотя отношения были товарищескими.

Вскоре, к концу декабря, все изменилось. Поступил приказ оборудовать боевые позиции. Мирная жизнь и занятия окончились. Огневики приступили к оборудованию огневых позиций, а наш взвод управления — к оборудованию НП на передовой, в самой первой траншее с обычной задачей разведать на нашем участке огневые позиции противника.

Для блиндажа на НП напилили бревен, ночью рыли бокс в первой траншее. Работали посменно, тихо и осторожно, чтобы немцы не засекли. Жили по-прежнему в лагере, а на ночь очередная смена отправлялась на «Студебекерах» к месту оборудования НП. Когда бокс был готов, стали переносить туда бревна, которые подвозили наши «Студебекеры». Это было значительно опаснее, чем рытье бокса, так как идти надо было к передовой по открытой местности около 100–200 м, которая систематически простреливалась. Здесь в первую же ночь и произошла трагедия.

Помню, наступал вечер. После ужина, в ожидании дальнейших распоряжений, мы с Фурцевым сидели за столом в нашей лагерной землянке и играли очередную партию в шахматы. Партия подходила к концу, когда вошел наш лейтенант Соболев и приказал смене, куда входил Фурцев, быстро собираться и грузиться на «Студебекер», который вез первую партию бревен. Саша встал и сказал: «Оставь партию, завтра доиграем», накинул шинель и вместе с другими вышел из землянки. Я сдвинул доску к стенке. Раздался шум отъезжающей машины, и вскоре стало тихо. Я что-то почитал, растянулся на лежанке и стал засыпать. Вдруг раздался шум подъехавшего «Студебекера», и затем тревожные голоса. Откинулась плащ-палатка, служившая дверью, и вошедший боец сдавленно произнес: «Сашу убило. Привезли… Надо сообщить брату…» Младший брат Саши был писарем полка. Все повскакали с мест: как это получилось? Зашел удрученный Соболев, сел и тихо сказал: «Мы с Сашей несли очередное бревно, он впереди, я сзади. Уже подошли к нашей яме-боксу, как он повалился… Было тихо, немцы стреляли редко… Но вот шальная пуля угодила прямо в лоб… Лучший радист. Зачем я его взял!..» Внесли тело, положили на лежанку, послали за фельдшером, братом и еще за кем-то для составления акта. Я уставился на стол с шахматами и не мог освоиться с тем, что Саши нет и шахматы теперь ни к чему.

Но надо строить НП, и вместо Фурсова послали меня. Похороны прошли без меня, так как я остался на НП. Рассказывали, что брат Саши, Анатолий, впал в истерику, бросался на труп, рыдал, с ним случился припадок, и его отправили в медсанчасть. Брат Саши был прямой противоположностью: истеричный, самовлюбленный, умеющий притом использовать обстановку в своих целях. Он устроился писарем штаба полка за грамотность и свой почти каллиграфический почерк. Находясь в штабе, он быстро получил звание мл. сержанта и при каждой «раздаче» наград стремился включить и свою фамилию на медаль, а лучше на орден. Помню, он в открытую сетовал, что не может пока получить орден Красного Знамени. Однако надеется на удачную операцию, где восполнит этот «пробел» при массовом награждении. Это была просто наглость. К концу войны он, находившийся в тепличных условиях штаба, имел набор наград, превышающий набор у солдат и сержантов, которые действительно непосредственно участвовали в операциях. Но это к слову, как элемент сложных фронтовых отношений.

Цела ли сейчас могилка Саши Фурсова, оборудованная тогда с пирамидкой, увенчанной звездой, вырезанной из консервной банки? Она там, в Польше, на воинском кладбище у кирпичного завода близ города Магнушева.

«Студебекер» с бревнами, на которых сидели я, помкомвзвода Фисунов и еще несколько человек нашего взвода, двинулся к передовой по знакомой дороге, сначала быстро, потом все тише и тише, чтобы не шумел мотор. Подъехали к редкому и низкорослому леску. За леском просматривалась широкая низина, которая была разделена траншеями линии фронта примерно пополам. Здесь мы, там немцы, которые, как всегда, интенсивно освещали передовую, непрерывно пуская ракеты. Осторожно сбросили бревна, и «Студебекер», негромко урча, удалился. Мы взвалили по бревну на двоих на плечи, быстро преодолели лесок и вышли на низину. Впереди шла пара, знающая дорогу. Второй шла наша пара. Я впервые увидел линию фронта ночью воочию, благодаря нескончаемой цепочке взвивающихся ракет, тянущейся далеко вправо и влево. Там и сям, дальше и ближе пунктиром светились пулеметные и автоматные очереди от немцев к нам и от нас к немцам. Минометы молчали. Была обычная в обороне «мирная» ночная обстановка позиционной войны. Сверху с самолета эта линия фронта выглядела, наверное, завораживающе для новичка и служила ориентиром для бывалых пилотов. Мы двигались перебежками, зорко наблюдая за движением трассирующих пунктиров, готовые тотчас упасть при их приближении. Прямую опасность представляли только внезапная очередь в упор или шальные пули. Здесь как повезет. Час назад не повезло Саше. Вот траншея и наша яма-бокс. Рядом валялись принесенные ранее бревна. Сбросили свою ношу и бегом за следующей порцией.

Закончив переноску бревен, перешли к более безопасной работе: соорудили накат, застелили его соломой, засыпали накат землей, почти вровень с поверхностью, прикрыли для маскировки травой. Блиндаж готов. Протянули связь, оборудовали напротив блиндажа ячейку под стереотрубу, застелили пол блиндажа толстым слоем соломы, навесили на вход плащ-палатку, и НП батареи зажил обычной жизнью. Днем искали и засекали стереотрубой цели и намечали реперные точки. Дежурили по очереди на телефоне и ночью в карауле.

Шел день за днем относительно стабильной жизни. Редкие дневные минометные налеты, редкая перестрелка не вызывали тревоги. Временами шел снег, слегка морозило (Польша, а не Сталинградские степи!). Под снегом наш блиндаж стал вовсе незаметным. На всем фронте от Прибалтики до Карпат было затишье. Из газет мы узнали, что немцы, перекинув часть войск, ударили по англо-американским войскам на западе и наступают в Арденнах. И это при подавляющем превосходстве в авиации союзников, которая день за днем бомбила города, заводы и железнодорожные узлы Германии! Неважные, слабые вояки наши союзники, заключали мы, предчувствовали, что скоро будет наше наступление. Действительно, стали прибывать свежие части, артиллерия. Пока основная масса сосредотачивалась в тылу, в лагерях, недавно наших. Приближался новый, 1945 год. Все верили, что это будет год Победы.

В ночь на Новый год меня назначили на пост с 11 часов вечера до 3 часов нового года. Вышел со своим карабином из блиндажа в траншею. Стояла ясная морозная погода. Мерцали звезды. Обычно взлетали немецкие ракеты, освещая пустую с виду, заснеженную нейтральную полосу, напичканную минами с обеих сторон. Перед 12 часами ночи меня позвали на пару минут глотнуть спирту. Чуть пригубил, а остальное оставил своим ребятам. Не любил я спирт, всегда отдавал свою порцию. Был тост за Новый год и Победу. Вернулся обратно в траншею. Ровно в 12 часов заработали наши пулеметы и автоматы. Салют в честь Нового года! Кто-то из нашей команды выскочил наружу и тоже дал очередь в сторону немцев. Я не стрелял. Зачем? Потом чистить винтовку, лишние хлопоты. Немцы слегка ответили, но через 2 часа дали ответный новогодний салют, все же разница в 2 часа между московским и берлинским временем. В 3 часа с трудом разбудил сменщика и завалился спать. Вот такая встреча второго Нового года на фронте.