Шопоголик спешит на помощь - Софи Кинселла

Он проводит нас через большой зал с камином и сводчатыми деревянными потолками – грандиозное место, не будь здесь такого беспорядка. Повсюду вперемешку валяются грязные сапоги, куртки, собачьи подстилки, какие-то ведра и старые кирпичи, даже свернутый в рулон ковер.

– Может, хотите пива? Или лучше минеральной воды со льдом?

Теперь мы идем по такой же грязной кухне, где пахнет чем-то мясным. Задняя стена увешана полками, на которых громоздятся аляповатые картины и кривые скульптуры. Экономка как раз стирает с них пыль, но не очень-то успешно.

– Осторожнее! Ничего не трогай! – рявкает на нее Реймонд и поворачивается ко мне. – Так что насчет выпить, мисс Одетт?

– Нет, мер-рси. Я хотела бы взглянуть на ваши рьяботы. Понять, что вам больше всего нрьявится в искусстве.

Я пытаюсь поторопить его, но Реймонд, видимо, никуда не спешит.

– У меня к вам столько вопросов! – бормочет он.

– О, взаимно, месье.

Что ж, я хотя бы сейчас не вру…

– Вы обратили внимание на моего Дарина? – указывает он куда-то на полки.

Какого еще Дарина? Это такой художник или еще кто?

– Абсолюмент, – оживленно киваю я. – Так мы идем?

– Что скажете о его работе с формой? – Реймонд не сводит с меня влюбленного взгляда.

Черт, именно таких вопросов я и боялась. Надо срочно придумать какой-нибудь убедительный ответ. Что там обычно говорят о форме? Жаль, в школе я прогуливала уроки по изобразительному искусству.

– О, форма мер-ртва, – говорю я в нос с самым сильным акцентом, на который только способна. – Се мор-рте.

Отлично. Если форма мертва, то и говорить о ней незачем!

– Идемте же в студию, – добавляю я в надежде вытащить Реймонда с кухни. Но он не двигается с места.

– Форма мертва? – глухо повторяет он.

– Ви, се фини, – киваю я.

– Но ведь…

– Фор-рма – все, фор-рмы больше нет, – развожу я руками как можно убедительнее.

– Но, мисс Одетт… К-как такое возможно? – заикается он. – Ваши работы… ваши статьи… книги. Вы готовы отказаться от труда всей своей жизни? Быть такого не может!

Он в ужасе – того гляди упадет. Похоже, зря я это сказала… Впрочем, деваться уже некуда.

– Ви, – помедлив, киваю я. – Се са.

– Но как?!

– Я художник, – говорю я, чтобы оттянуть время. – Не женщина, не человек – художник.

– Не понимаю, – потерянно бормочет Реймонд.

– Я должна искать истину. – Ко мне внезапно приходит вдохновение. – Я должна быть хрьяабр-рой. Художник всегда должен быть хрьябр-рым, понимаете? Я должна рьяазр-рушать стар-рые идеалы. Только тогда я смогу стать истинным художником.

Сьюз рядом тихонько фыркает.

– Но ведь…

– Я не хочу больше говорьить об этом, – обрываю я.

– Но…

– В студию, – машу я руками. – Алонзи!

Сердце тяжко бухает в груди, пока я иду за Реймондом по темному коридору. Я не могу и дальше вести разговоры об искусстве. Я просто хочу узнать, что с моим отцом.

– Так ты Полин Одетт или Йода? – шепчет Сьюз мне на ухо.

– Отстань, – чуть слышно огрызаюсь я в ответ.

– Давай ближе к делу.

– Знаю!

Наконец мы проходим в просторную комнату с белыми стенами и стеклянным потолком. Здесь очень светло и грязно. В центре стоит большой деревянный стол и два гончарных круга, все заляпанные глиной. Однако мне нужны не они. Я присматриваюсь к полкам у дальней стены. Те заставлены глиняными статуэтками, скульптурами и причудливыми вазами. Бинго! То, что надо!

Я переглядываюсь со Сьюз, и она кивает.

– Рьяасскажите, месье Реймонд, что в этой комнате вам дор-роже всего?

– Ну… дайте-ка подумать. Конечно, «Близнецы». – Он указывает на статуэтку, изображающую, судя по всему, мужчину с двумя головами. – Ее пару лет назад номинировали на премию Стивенского института. Об этом писали на их сайте, может быть, вы…

Он с надеждой косится на меня.

– Очень крьясиво, – демонстративно киваю я. – А что еще дор-рого вашему сер-рдцу?

– Ох, даже не знаю. – Он неловко смеется. – Это, наверное. – Он указывает на большущую бесформенную скульптуру, покрытую разноцветной глазурью.

– Ви. Давайте-ка взглянем поближе. – Я передаю цветную абстракцию Сьюз, а сама беру «Близнецов». – Подойдем ближе к свету. – Я отодвигаюсь от Реймонда. – О. Вот эта похожа на… картошку!

Сьюз была права: картошка – ужасное кодовое слово. Зато оно сработало. Одним ловким движением мы вскидываем скульптуры над головой.

(До чего же они тяжелые! Свою я еле удерживаю. А та, что досталась Сьюз, выглядит куда массивнее. Хорошо, что Сьюз сильная.)

– В общем, так, – грозно заявляю я. – Я не Полин Одетт. Меня зовут Ребекка. Мой отец – Грэхем Блумвуд. Я хочу знать всю правду о вашем с ним путешествии. Если не расскажете – мы разобьем скульптуры. Если позовете на помощь – тоже разобьем. Так что лучше говорите по-хорошему, – тяжело дыша, заканчиваю я. Так и хочется взвизгнуть: «Говори, кому велено!», но я сдерживаюсь.

Реймонд, видимо, тот еще тугодум. Мы, наверное, полчаса стоим с затекающими от тяжести руками, пока он соображает, что к чему. Бедолага смотрит то на меня, то на Сьюз. Глупо моргает. То и дело разевает рот, но молчит.

– Мы должны знать правду. – Я подталкиваю его к верному решению. – Вы должны нам рассказать. Прямо сейчас.

Он хмуро сдвигает брови, словно размышляя о великих тайнах бытия. Господи, сейчас он все испортит!

– Так вы не Полин Одетт? – уточняет наконец Реймонд.

– Нет!

– Слава богу. Я уж думал, вы с ума сошли. – Он удивленно качает головой и вглядывается в меня. – А вы ведь на нее похожи. Ну просто вылитая.

– Я в курсе.

– Невероятное сходство. Случайно, не родственницы?

– Насколько знаю, нет… Говорите, сходство невероятное? – не сдерживаюсь я. Так и знала! Говорила же всем, что я ее копия!

– Обязательно поищите общие корни. – Глаза у него вспыхивают. – У вас наверняка затесался общий предок. Можно обратиться на телевидение, там есть одна передача…

– Хватит болтать! – рявкает Сьюз точь-в-точь как нацистский комендант. – Рассказывайте правду!

Она неодобрительно смотрит на меня, и я понимаю, что немного отвлеклась.

– Да, верно. Говорите! – Я поднимаю «Близнецов» повыше. – Мы здесь не просто так, Реймонд, лучше нас слушаться.

– И не вздумайте бежать, – грозно добавляет Сьюз. – Как только наберете номер полиции, ваши любимые фигурки превратятся в кучу осколков.