Сказки старой Англии - Редьярд Киплинг

«Если вы уговорите моих сыновей, я не стану им мешать. Нельзя требовать большего от Матери».

Тут маленькие зеленые огоньки заплясали и замелькали вокруг нее так, что голова пошла кругом; она слышала, как тысячи маленьких ножек притоптывают по земле, и как звонят вдали суровые Кентерберийские колокола, и как волны прибоя бушуют, разбиваясь о Дамбу. А тем временем эльфанты наслали такие Чары, что двое ее сыновей проснулись, но как бы оставаясь во сне; и, стиснув пальцы, она смотрела, как они вышли из дома и миновали ее, не проронив ни звука; и она побрела за ними к берегу, горестно рыдая, и там они сняли лодку с Дамбы, и спустили на воду, и поставили мачту с парусом. И тогда слепой сын обратился к матери:

«Матушка, будет ли твоя Воля и Согласие, чтобы мы переправили Их через море?»

Том Башмачник откинул голову назад и полуприкрыл глаза.

– Сильной она была женщиной, Матушка Уитгифт! Она стояла, комкая в руках конец платка, и пальцы ее дрожали. Эльфанты ждали молча, даже их детишки угомонились и не смели хныкать в эту минуту. Они были полностью в ее власти, ведь без Воли и Согласия матери им нельзя было уплыть. А она никак не могла решиться и только вздрагивала, как ясень. Наконец она с трудом разлепила губы.

«Плывите! – сказала она. – Плывите с моей Волей и Согласием».

И тут я увидел… и тут, говорят, ей пришлось напрячься, чтобы устоять на ногах, как под откатной волной. Ибо все эльфанты, сколько их там было, хлынули мимо нее к берегу – с женами, детишками и со всем скарбом. Слышно было, как звенели серебряные ложечки, как маленькие узелки шлепались на дно лодки, как стучали и лязгали маленькие мечи и щиты и как маленькие пальчики царапались о доски, спеша поскорее вскарабкаться на борт. Лодка все больше и больше оседала в воде и, наконец, отчалила от берега. Бедная вдова видела, как размеренно работают руки ее сыновей, напрягая снасти и ставя парус. Лодка повернула в открытое море и, грузная, как баржа, исчезла в тумане, а Матушка Уитгифт все сидела и сидела на берегу одна-одинешенька со своим горем до самого рассвета.

– Так уж одна-одинешенька? – вмешался Хобден. – Мне рассказывали по-другому.

– А, я вспомнил. Говорят, что был с нею некто по имени Робин. Впрочем, она так убивалась, что ей было не до его обещаний.

– Ага! Значит, там не было заранее уговора! Я так всегда и думал! – воскликнул Хобден.

– Конечно. Она не рассчитывала ни на какой барыш, отпуская сыновей: она просто чуяла Тревогу, нависшую над округой, и хотела ее развеять. – Том улыбнулся. – И она это сделала. Да, она это сделала. От Хайта до Бульверхайта каждый задыхающийся старик, каждая больная женщина или хныкающий ребенок ощутили это. Будто что-то прочистилось в воздухе после ухода эльфантов. По всему Болотному Краю люди вылезали на свет свежие и сияющие, как улитки после дождя. А тем временем вдова все сидела на краю Дамбы и горевала. Она, может быть, и верила нам – верила, что ее сыновья вернутся. Но не было ей ни отдыха, ни покоя все эти три дня, пока лодка не приплыла назад.

– И конечно, оба ее сына исцелились? – спросила Уна.

– Нет… Это было бы слишком. Они вернулись такими же, как уплыли. Слепой никого и ничего не видел, а немой если что и видел, то не мог рассказать. Думаю, потому-то эльфанты и выбрали их для своей морской переправы.

– Ну а что же ты… что же Робин обещал вдове?

– Что же он обещал? – Том сделал вид, будто вспоминает. – Ральф, твоя старуха была из Уитгифтов. Разве она тебе не говорила?

– Она наговорила мне целый короб всякой чепухи, когда вот он народился. – Хобден кивнул на сына. – Всегда должен быть в роду тот, кто видит дальше остальных.

– Я! Я! – закричал вдруг Пчелка, да так впопад, что все засмеялись.

– Вспомнил! – воскликнул Том, ударяя себя по колену. – Пока кровь Уитгифтов не пресечется – обещал ей Робин – всегда будет в их роду один, на кого никакая Беда не ляжет, никакая Девица не взглянет, и Мрак его не устрашит, и Страх ему не навредит, и Вред его не испортит, и Женщина не обманет.

– Ну, что – разве не я? – ухмыльнулся Пчелка, и сентябрьская луна озарила его своим серебряным светом.

– Эти самые слова – точка в точку! – она мне и сказала, когда мы впервой заметили, что наш парень не такой, как другие. Погоди-ка! Откуда ты их знаешь?

– Да вот знаем. А ты что думал – у меня под шляпой тыква? – Том медленно, со вкусом потянулся и встал. – Давай-ка я провожу этих молодых людей домой, а уж после, Ральф, мы устроим ночь воспоминаний о старых временах. Идет? Так где же вы живете? – серьезно обратился он к Дану. – Как вы думаете, не нальет ли мне ваш папаша стаканчик за то, что я доставлю вас до дому?

Едва сдерживая смех, ребята выскочили наружу. Том подхватил их, усадил на свои могучие плечи – Дана на правое плечо, Уну на левое – и зашагал через пастбище, где коровы позевывали в лунном свете и пахли парным молоком.

– Ах, Пак, Пак! Я тебя сразу узнала, как ты только сказал насчет посолить покрепче. Как тебе такое удалось? – весело кричала Уна, раскачиваясь на его плече.

– Какое такое? – переспросил тот, переходя по каменным ступенькам через овечью ограду возле старого дуба.

– Сделаться Томом Башмачником, – сказал Дан, и тут же им пришлось пригнуться, чтобы не въехать в два маленьких ясеня, росших возле моста через ручей. Том почти бежал.

– Да, так меня и кличут, с вашего позволения: Том Башмачник, – отвечал он, быстро пересекая тихую светлую лужайку, где под большим белым терном, возле крокетной площадки, сидел дикий кролик. – Вот и доехали! – Он вошел во дворик возле кухни и сгрузил ребят на землю. В тот же момент из дверей вышла Эллен и засыпала их вопросами.

– Я малость помогаю на хмелесушилке у мистера Спрея, – отвечал он на расспросы. – Да нет, я из местных. Знавал этот край, когда вы еще на свет не родились. Вот так-то!.. Простите, мисс, но от этой сушилки так в горле сохнет, прямо дерет!.. Благодарю.

Эллен вышла за кружкой пива, а ребята вбежали в дом – снова заколдованные Дубом, Ясенем и Терном!

Леса, и холмы, и болотистый дол —

Из этих краев я бы век не ушел!

И сам я не ведаю, что мне милей:

Болота, холмы или сумрак ветвей.

Я сердце оставил в чащобе глухой

Меж юной рябиной и старой ольхой,

Зарыл под корнями, укрыл, точно клад —

И дикие стебли его сторожат.

Я мыслям позволил бродить без забот

По тропам и травам бескрайних болот,

Где зелен тростник и лепечут ручьи —

На волю я выпустил мысли свои.

А душу я отдал холмам вековым —

Их спинам зеленым, бокам меловым…

Где волны шумят и пасутся стада,

Осталась душа моя там навсегда!

Перевод М. Бородицкой