Русское масонство - А. М. Васютинский

и немецкий, но еще и английский язык. Вместе с Тургеневым он был главным переводчиком и редактором Переводческой семинарии. Эти годы он жил вместе с Карамзиным и другом его, преждевременно угасшим А. А. Петровым, и влияние его на этих молодых сотрудников, несомненно, было значительное. По крайней мере, по «Письмам русского путешественника» мы можем судить о сильной привязанности Карамзина к Кутузову.

О литературной и масонской деятельности Кутузова за это время нам мало известно. Он занимался исключительно переводами и, еще находясь в полку, перевел «Плач, или Ночные мысли» Юнга. За время московской жизни им переведены: 1) Парацельса – «Химическая псалтирь, или Философические правила о камне мудрых»; 2) «Страшный суд и торжество веры», сочинение Юнга, и 3) «Мессиада» Клопштока в прозаическом переводе. Все эти переводы появились в печати в 1785 году. Это и все, что осталось нам от Кутузова. Литературная заслуга его состоит в переводе сочинения Юнга «Ночные думы» (The complaint or night thoughts), которые содействовали распространению сентиментализма в русской литературе. Как старший современник и друг Карамзина, Кутузов оказал на него и на литературу неоспоримое влияние; такое же влияние он, несомненно, оказывал и на других, особенно на братьев Трубецких, Лопухина и Тургенева. Это заметно из их переписки.

«Химическая псалтирь» Парацельса в переводе на русский

Кутузов оставался в Москве до 1787 года. В начале этого года он по делам ордена розенкрейцеров был послан в Берлин, где и оставался до конца своей жизни. Он вложил в дело Типографической компании все свое состояние: в 1783 году он внес в складочный капитал 3000 рублей, а в 1786 году сделался поручителем за Новикова с залогом своего имения. Естественно, что у него почти ничего не было, и он получал содержание от своих товарищей по ордену, главным образом от Лопухина и братьев Трубецких, и кое-когда от своего брата, небогатого помещика. Кутузов и его московские друзья часто писали друг другу; часть этой переписки сохранилась, вследствие тайной перлюстрации со стороны московской полиции, и напечатана в «Русской старине» (1874 и 1896 годы). Кроме того, среди бумаг И. П. Тургенева[218] найдено до десяти писем Кутузова, писанных из Берлина. Любопытно отметить, что биографических данных эти письма представляют весьма мало, так как Кутузов, по свойствам своей натуры, почти никогда не упоминает о том, кто и что его окружает, что он делает и так далее. Почти единственным содержанием его писем служат философские, иногда нравоучительные размышления. Можно, однако, по письмам его корреспондентов из Москвы сделать заключение, что Алексей Михайлович оставил после себя самые горячие симпатии в сердцах друзей, что им интересуются и беспокоятся о нем. Видно также, что первое время его заграничной жизни, то есть приблизительно 1787–1791 годы, ему жилось недурно, и он совершал некоторые путешествия; например, был во Франкфурте и Париже. Эти-то путешествия и были причиной, что Карамзин в 1789–1790 годах, во время своей поездки за границу, никак не мог встретиться с Кутузовым, что и отмечает с сожалением в своих «Письмах русского путешественника». Живя в Берлине, Кутузов вместе с бароном Шрёдером попались в сети темной компании розенкрейцеров, руководимых Вёльнером. Они выманивали у него деньги и давали ему обещания посвятить его в такие высшие тайны, которые и не снились московским масонам. К концу 1790 года Кутузов задумал было возвратиться в Россию вместе с Шрёдером и еще каким-то «братом», поселиться в деревне у брата и жить в полном удалении от мира. Но, кажется, ссылка друга его Радищева напугала его, а известие о том, что его подозревают в сношениях с Радищевым, привело Кутузова к решению не возвращаться в Россию. В конце 1791 года он, не подозревая предстоящего крушения Типографической компании, решает остаться в Берлине еще на три года. «По благости Всевышнего» он вступил в сношения с какими-то двумя братьями «высоких знаний. Они получили ко мне совершенную доверенность… Они открыли мне то, о чем я писать не смею», но с условием, чтобы Кутузов остался с ними по крайней мере три года, «дабы привести общими трудами в совершенство наше намерение», то есть достижение высших масонских знаний. Вследствие этого Кутузов просит своих московских товарищей принять надлежащие меры к содержанию на свой счет его, Кутузова, и двух его товарищей, «дабы не иметь со стороны сей никаких беспокойств, ибо мирские заботы суть все и главнейшее препятствие». Если бы друзья не согласились оказать ему поддержку, Кутузов намерен был продать последнее свое именье[219]. Но он и не догадывался, что приблизительно с 1791 года беды обрушились на его московских друзей и они не могли уже поддерживать его материально. Положение его сделалось незавидным. Тогда только он понял угрожающую ему опасность ввиду разорения Типографической компании. В письме к князю Н. Н. Трубецкому он пишет о своем затруднительном положении и, сообщая о том, что барон Шрёдер, уехавший вместе с ним в Берлин, был поражен московскими вестями (разгром типографии Новикова), «якобы громовою стрелою», – Кутузов прибавляет: «Не менее и я почувствовал мороз, льющийся во всем моем теле, узнав все сие обстоятельно; и вот истинная причина моей меланхолии» (письмо 4/15 июля 1791 года). Не зная трех последних писем к И. П. Тургеневу, писанных после 1791 года, мы сделали предположение в вышеупомянутой статье[220], что едва ли Кутузов пережил 1792 год. Недавно найденные письма не подтвердили наше предположение: Кутузов пережил гонительницу масонов, императрицу Екатерину, и дожил до воцарения императора Павла, но в Россию почему-то не успел возвратиться и умер, по-видимому, вскоре после 1797 года. Из одного письма А. И. Тургенева к отцу из-за границы (в 1803 году) видно, что после смерти Кутузова в Берлине остались долги в 80 талеров. Это доказывает, что несчастный Алексей Михайлович умер в очень стесненных обстоятельствах.

Мысли Кутузова всегда имели серьезное и даже философское направление; он, по своему характеру, был молчалив, а настроение его нередко бывало мрачным. Вот почему письма его не имеют ни острот, ни шуточного тона. Он – человек вдумчивый, он – мыслитель, обращенный к мистическому созерцанию самого себя, своего внутреннего мира. Он вечно роется в своих мыслях, ища там сорные травы и плевелы. Совершенствование себя, своего духа путем самопознания – вот цель его стремлений, вот постоянный предмет его забот: что бы он ни делал, ни говорил, всегда возвращается к этому предмету. Такая односторонность свойственна ему по преимуществу, и, например, Лопухин, Тургенев, Новиков не были такими односторонними людьми.

Так, узнав, что Карамзин собирается издавать журнал, Кутузов писал Плещееву: «Ежели в нашем Отечестве будут издаваться тысяча журналов, подобных берлинскому и Виляндову, то ни один россиянин не сделается от них лучшим. Напротив, боюсь, чтобы тысяча таковых журналов не положили миллионов новых препятствий к достижению добродетели и к познанию самих себя и Бога».

Кутузов был способен