В доме своем в пустыне... - Меир Шалев

КАК БЫ ТО НИ БЫЛО

Как бы то ни было, случилось так, что Дедушка Рафаэль оставил по себе нескончаемый спор своей семье, долги жене и имя мне, а мой Отец Давид оставил по себе «комна-ту-со-светом» нашей Матери, звенящие уши моей сестре и фонендоскоп мне, а Дядя Эдуард оставил полный веджвудский чайный сервиз, один патефон фирмы «Жерар» и три светлых пиджака своей булимийной и беспомощно-растерянной вдове — той, что «за один день съедает и вырывает больше, чем весит сама» и прячет стебель своего тела только в голубые, колоколом, платья — «потому что он любил, когда я так одевалась». И та маленькая нарядная льняная сумочка, которую он купил ей в Каире, тоже осталась ей, и сегодня, когда она порой выходит совершенно голая из своей комнаты и спрашивает тонюсеньким и сенильным голоском, умер ли уже Эдуард, эта сумочка висит у нее на плече.

А вот Дядя Элиэзер, автодидакт и ветеринар, Наш Элиэзер, готовый и ждавший предназначенного ему удара набычившейся судьбы, оставил после себя идеально упорядоченные ящики письменного стола, и аккуратно организованные папки, и доведенные до последнего дня книги записей рогатого поголовья, и ясное, как день, завещание, содержавшее все необходимые технические и юридические подробности и великодушное наставление жене, в котором говорилось: «Ты еще молода, красавица моя, — живи!»

Свои книги он завещал моей Матери, а пластинки — своей сестре, а всем своим рыжеволосым родственникам в Пардес-Хане, которые передавали друг другу мотыгу, засыпая землей его могилу, — «точно грядка маков, так они выглядели там», восхищалась Черная Тетя, — он оставил различные, в зависимости от степени родства и симпатии, суммы денег, которые были вручены им прямо там, в закрытых конвертах и наличными.

«Как это, что нам он тоже не оставил какой-нибудь пакет?» — обижалась Бабушка.

Но когда они вернулись из Пардес-Ханы домой, оказалось, что Дядя Элиэзер оставил Бабушке сюрприз: электрический холодильник, — чтобы ей больше не приходилось причитать над творогом, который обошелся в «уйму денег», а потом испортился, чтобы ей больше не приходилось «одалживаться» у соседей и чтобы она больше не тащила тяжелые глыбы от повозки продавца льда до своей кухни, считая и запоминая каждую каплю, которая капнула по дороге и пропала впустую.

Дядя Элиэзер, человек упорядоченный и организованный, купил этот холодильник за несколько месяцев до своей смерти и оставил его Бабушке на складе магазина. Это был холодильник фирмы «Дженерал электрик», небольшой и очень человекообразный на вид, потому что на его крышке красовался большой, урчащий металлический шар, напоминавший мне погруженную в раздумья человеческую голову, и моя сестра любила рисовать на ней «точку, точку, запятую, ротик, рожицу кривую», научившись этому от Рыжей Тети.

Двое грузчиков притащили его после похорон в наш дом, и Авраам, приковылявший к нам на слабых ногах каменотеса с одним из редких своих визитов — проследить, чтобы грузчики подняли холодильник с надлежащей осторожностью и поставили его, не повредив, точно на место, — сказал: «В этом шаре сидит мотор».

Щедрый подарок привел в восхищение всех, кроме Рыжей Тети, сказавшей со злорадством, которого она не сумела, а может быть, и не захотела скрыть, что ее брат отплатил скаредной теще утонченной и продуманной местью.

Черная Тетя рассердилась: «И он тоже? Ну, ладно, мой отец. Но за что моему Элиэзеру ей мстить? Ведь она всегда брала его сторону».

Оставалось, однако, фактом, что новый холодильник наполнил скупой мозг нашей Бабушки новыми страхами. Ей казалось, что три металлических зуба его штепсельной вилки воткнуты не в розетку на стене кухни, а прямо в ее кошелек и непрерывно высасывают и опустошают его. Наш электрический счет удвоился, и Бабушка, немедленно все подсчитав, нашла точную разницу между ценою льда, который она покупала раньше, и стоимостью электричества, которое «этот морозильник» тратит впустую, — не говоря уже о том, что водой от растаявшего льда, как она объясняла всем, кто не догадывался и не успевал улизнуть сразу же с началом ее лекции, можно было вымыть посуду, помыть пол и еще полить огород, тогда как «электричество, которое выливается в этот морозильник, оно как вылилось, так его нет», и по нему остается только плакать, и еще как.

Так холодильник присоединился к длинному списку всех тех, кто злоумышлял против Бабушки и растрачивал впустую ее деньги, и вскоре поднялся на его вершину и захватил себе первое место. В этом списке числились «шоссоны» автобусной компании «Мекашер», эти соблазнители и искусители, предлагавшие себя людям, которые могли бы в противном случае «чуть постараться», дойти до нужного места собственными ногами и сэкономить «уйму денег» на поездке. Были там и зловредные желтые жестяные тюбики с зубной пастой, которые упорно отказывались расстаться с последней молекулой своего содержимого, и Бабушка вновь и вновь скручивала и выдавливала их, сначала пальцами, а потом прокатывая качалкой для теста от донышка до ротика. И еще там были обертки от маргарина — вот, я снова слышу их раздражающее шершавое шуршанье, — которые рвались после каких-нибудь пятнадцати отмываний и высушиваний, после чего в них уже нельзя было больше заворачивать мои и твои школьные бутерброды.

Вначале урчание холодильника было слышно в любом месте квартиры и в любое время, потом только в тихие ночные часы, а под конец оно совсем растворилось и потонуло в общем квартирном шуме — в той тонкой паутинке постоянного легкого гула, что сплетена из негромкого дыхания, и шелеста перелистываемых страниц, и медленного, пузырящегося кипения кастрюли с супом, и мягких «тинков» женского созревания, и шаркающих шагов, и тихих всхлипов, и капанья крана, и выблевывания рвоты, и перебирания чечевицы, и шумного шмыганья носом.

С тех пор его слышала одна лишь Бабушка, и похоже, что она наловчилась чувствовать даже работу его термостата. Стоило ей вдруг улыбнуться про себя и свободно вздохнуть, и мы уже знали, что в эту секунду холодильник завершил свой цикл и отключился, а через несколько минут, когда она вся сжималась, как от таинственной внутренней боли, всем становилось понятно, что термостат вновь замкнул электрическую сеть — тинк! — и электричество, как жертвенная кровь, вновь плещет и хлещет впустую.

ЧЕРНАЯ ТЕТЯ ПРИШЛА

Черная Тетя пришла к нам с двумя чемоданами через несколько дней после холодильника и сказала, что будет жить в моей комнате вместе со мной, но Бабушка сказала: «Ты будешь жить с девочкой!»

Дом немедленно изменился. Воздух закручивался вихрем от стремительных движений ее тела, предметы и финиковые косточки взлетали и падали, когда она проходила мимо, стенные часы пристыженно завидовали абсолютной точности ее яичников, ошеломленные стены возвращали ее смех.

Квартал напрягся. Мужчины останавливались посмотреть на нее, бегущую — вечно опаздывая — на работу. Дети начали собираться в ожидании, когда она выйдет поиграть с ними на тротуаре. Уличные кошки терлись о ее ноги, и даже Бризон-молочник терял спокойствие духа, когда она выходила к нему по утрам в своем запахе и в своей ночной рубашке.

Она злила мою Мать, она беспокоила Бабушку, она обижала и стригла Рыжую Тетю, она ссорилась с соседями и стала мне лучшей подругой. Днем я играл с ней в игры, ночью мне снились о ней сны, намного предварявшие «правильный возраст» моего тела. Дядя Авраам изготовлял мне все новые и новые камни для «пяти камешков», и я пытался научить ее иерусалимскому варианту этой игры, в котором я демонстрировал и до сих пор демонстрирую чудеса. Но Черная Тетя предпочитала бороться со мной, состязаться в пережимании рук и прыжках в длину, соревноваться, кто дольше задержит дыхание и кто быстрее влезет на тополь возле тротуара и на фикус Дома слепых.