На войне как на войне. "Я помню" - Артем Драбкин

И вот две недели я там провоевал командиром роты. Правда, все это время мы простояли в обороне и только перестреливались с немцами. Но комбат о пакете сразу доложил наверх, поэтому недели через две ему позвонили и даже прислали за мной машину, которая отвезла меня в Сталинград.

В штабе фронта, а это было уже 25 августа, я сдал пакет какому-то комбригу и пошел на Волгу, чтобы наконец как следует помыться и постираться, потому что моя гимнастерка тогда была настолько пропотевшая, что просто колом стояла…

Я постирался, отмылся, на кустах повесил сушиться обмундирование. Сам лежу, загораю, жара ведь стояла. И вдруг патруль – моряки Волжской флотилии во главе с политруком: «Кто такой?» Я им все объяснил. – «А, окруженец! А ну-ка пойдем с нами». – «Дайте хоть немного обсохнуть». – «Одевайся». Но я им объяснил, что в Штабе фронта могут подтвердить, кто я такой. И когда они меня туда привели, то на крыльце как раз стоял тот самый комбриг, которому я и сдавал пакет. Он меня, конечно, узнал и сказал им: «А, лазутчика поймали. Отпустите его, это наш».

– А что все-таки было в том пакете?

– Я и до сих пор не знаю, что в нем было, мне так и не сказали. Может, секретные документы, а может, и знамя дивизии, потому что по размеру он был как большая книга, обернутый в материю от плащ-палатки, и на ощупь мягкий. Но когда его при мне в штабе фронта начали распечатывать, то я успел заметить, что внутри было что-то то ли в целлофане, то ли пластмассовой упаковке. Во всяком случае, мне так показалось. Эти командиры сразу многозначительно переглянулись и сказали мне: «Считай, что ты задание выполнил».

– А кстати, как вы несли этот пакет, в чем?

– Под гимнастеркой, причем на груди, потому что когда я попробовал нести его сзади, то было очень неприятно из-за того, что когда спина потела, то пакет сильно натирал.

– А почему все-таки командир дивизии решил именно вам поручить доставить пакет?

– Уверяю вас, что ничем другим, кроме молодости, я в той группе не выделялся. Но видно, генерал решил, что этого моего достоинства вполне достаточно, ведь до этого мы с ним никогда не общались.

– А вы потом никого из тех оставшихся бойцов вашей дивизии не встречали? Не знаете, может, еще кто-то кроме вас вышел к своим?

– Встречал. Человек тридцать из той группы я встречал и общался с ними в резерве Штаба фронта, а с одним я потом случайно встретился на Сталинградском вокзале. И он мне рассказал, что наш комдив Кулешов спустя 10 или 12 дней после моего ухода застрелился…

Окишев Е.Ф. (25.08.1942. Сталинград. После выхода из окружения)

Они оказались в таком сложном положении, когда боеприпасов уже совсем не было, что нужно было решать: или сдаваться в плен, или… И тогда комдив им сказал: «Я вам уже приказывать не могу, каждый должен решать свою судьбу сам». Отошел в сторонку и застрелился из пистолета… Они рассказывали, что там, где его похоронили, оставили какой-то знак, чтобы потом можно было найти его могилу.

И еще я помню, он мне рассказал, что когда было принято решение выбираться мелкими группами и уходить с этого места, то в лесном массиве немцы через громкоговоритель обращались уже персонально к ним: «Майор Бельский – это был наш начштаба дивизии – выходи сдаваться, мы тебя видим…» Вот так небольшими группами и выходили… Кому повезло, а кому и нет. Мне вот повезло…

– А вот как вы отнеслись к известию о самоубийстве вашего комдива? Насколько такое решение оправданно в условиях войны? Ведь, наверное, можно было как-то подороже продать свою жизнь?

– Тут трудно судить человека и тем более говорить, как нужно было поступить или как бы я поступил на его месте. Я же не знаю, в каком состоянии он находился в тот момент, к тому же все-таки ему было лет шестьдесят. Да и что он мог сделать, если не было боеприпасов? Я же вам говорю, что я уходил от них с двумя патронами в пистолете… Ну хорошо, выстрелишь ты пару раз в немцев, а потом что – плен? Но нас так воспитали, что даже сама мысль о плене исключалась…

А Кулешов, я считаю, был хороший командир. Раз уж именно наша дивизия смогла ближе всех подойти к Харькову, значит, в оперативном отношении он был сильный командир.

– Куда вас направили после того, как вы сдали пакет?

– Когда в Сталинграде выяснилось, что я летчик, то меня направили в штаб 5-й Воздушной армии. Там побеседовал с одним капитаном: «Какие машины осваивал? И только-то? Ну считай, что тебе надо будет фактически заново переучиваться», ведь в армию поступали уже совсем новые модели самолетов. Поэтому меня должны были направить в Красный Кут под Саратовом, в учебно-тренировочный отряд 5-й Воздушной армии. Но в отделе кадров мне сказали, что надо немного подождать, чтобы набралась целая команда, и на меня одного не пришлось выписывать все документы. Но после того как я там две недели проболтался, а команда все не набиралась, то мне все это надоело, и я попросил присоединить меня к первой же попутной команде. И как потом оказалось, эта моя просьба весьма круто, если не сказать радикально, изменила мою жизнь, а может, и просто спасла мне ее…

В ту сторону как раз собрали команду из шестидесяти человек. Они ехали на командирские курсы, где готовили командиров рот ПТР, командиров минометных батарей и противотанковых пушек. Мне сказали, что меня припишут к этой команде, а на станции, где им надо будет выходить, комендант наши аттестаты разобьет, и в Красный Кут доеду уже сам.

Я с ними поехал, но оказалось, что там, где они выходили, никакой станции не было и в помине, а был только разъезд, от которого еще надо было идти до этих курсов 12 километров. Что делать? Ради документов мне пришлось пойти с ними, а когда утром нас подняли, то на мандатной комиссии моя судьба и решилась.

Начальником курсов был какой-то казачий полковник. Я ему доложил, что у меня направление в учебно-тренировочный отряд 5-й Воздушной армии. Он посмотрел его и спрашивает: «А какое у вас общее образование?» – «Десятилетка». – «Ну, тогда будешь учиться на командира минометной батареи». – «Так у меня же направление из штаба Армии». – «Ничего, пиши рапорт, мы его рассмотрим и зачислим тебя. А самовольно уйдешь, будем считать тебя дезертиром!»

А как раз около него сидел особист, к которому я и обратился. Но он мне ответил примерно так: «Слушай, парень, я тебе не советую. Сейчас уже начались тяжелые бои за Сталинград, командного состава не хватает, поэтому нам и поручили его готовить. К тому же я знаю, что сейчас творится в авиации: летчики есть, а машин не хватает, поэтому будешь болтаться в резерве».

Но вы знаете, позднее я был даже рад такому повороту судьбы. Объясню почему. Вот представьте себе. Потери в 41-м были большие, и в нашем полку мы постоянно кого-то недосчитывались, а то и не одного. И вот прилетаешь с задания, а там, несмотря на потери, тыловая обстановка: танцы, самодеятельность, как будто ничего не изменилось… И невольно возникала такая мысль: завтра ты не вернешься, а тут все то же самое будет… Этот фактор лично на меня действовал очень угнетающе. В этом смысле в полевых частях все было совсем по-другому.