Декабристы. Беспредел по-русски - Алексей Щербаков

Почти все декабристы не двигались к месту отсидки пешим порядком. Евгений Оболенский, к примеру, ехал на тройке. Маршрут в Сибирь к тому времени был уже достаточно четко разработан. Из Петербурга он начинался точно по теперешней трассе Е 95 (с заходом в Новгород). В районе Валдая арестованные поворачивали на Вологду. Потом через Ярославль они выходили на легендарный Владимирский тракт, «Владимирку». И по ней следовали в Сибирь.

Вот что вспоминает Оболенский: «Мы останавливались в гостиницах; Артамон Захарович (Муравьев. – А. Щ.) был общим казначеем и щедро платил за наше угощение…»

В то время в каждом крупном городе по дороге существовали пересыльные тюрьмы. Но декабристов везли с комфортом. Путь до Иркутска занял чуть больше месяца. По тем временам – очень быстро. Обычному законопослушному человеку, путешествующему «на почтовых» – а это был самый быстрый, хоть и муторный способ передвижения, – на такое путешествие понадобилось бы месяца три.

Здесь и дальше мы увидим некоторую двойственность отношения властей к заговорщикам. Формально они были «лишены прав состояния» (то есть перестали быть дворянами), а значит, утратили все привилегии. Но на деле их упорно продолжали выделять в отдельную касту, которой жилось куда лучше, чем представителям народа, за который декабристы якобы боролись. В этом смысле показательно отношение к ним сибирских представителей исполнительной власти, которые практически повсеместно создавали заговорщикам режим наибольшего благоприятствования. Происходило это отнюдь не из-за сочувствия к взглядам декабристов. В Сибири об этих взглядах если и знали, то только понаслышке. Дело было в другом – в кастовой солидарности. Да, государственные преступники, но все-таки свои. Тем более что события предыдущей эпохи приучили чиновников к осторожности. Сегодня люди преступники – а завтра их возвращают из Сибири и назначают на высокие должности.

Так дело и пошло. Оболенский и Якубович поначалу угодили на соляной завод; исследователям это давало повод расписывать их невыносимые страдания: «соляная» каторга считалась одной из самых страшных. Несколько лет на соляном заводе обеспечивали потерю здоровья, но только в случае, если наказание применяется всерьез.

«…Мы пользовались свободой, хотя и ограниченной полицейским надзором… С простым народом, населяющим завод, наши отношения ограничивались покупкою припасов и платою за простые услуги, нам оказываемые».

Но вот дошло дело и до работы. Декабристы встречаются с начальником каторги, пьют с ним кофе и ведут светскую беседу. «Отпуская нас, полковник объявил, что назначит нам работу только для формы, что мы можем быть спокойными и никакого притеснения опасаться не должны».

И вот настал рабочий день. Декабристов поставили на рубку дров, что на соляном заводе являлось «халявой». Да и там урядник дал понять, что на работе можно откровенно бить баклуши. Работать будут другие. Так что Оболенский с Якубовичем если вообще изредка махали топорами – то исключительно от скуки.

Впрочем, когда на дворе холодало, декабристы даже спускались под землю – там было теплее. Но рабочий день у них длился шесть часов (у обычных зэков – четырнадцать). Да и там они не особо напрягались. В отличие от обычных зэков, им не давали «уроков» (норм выработки). Хотели – работали, не хотели – нет.

Бытовые условия их тоже не особо удручали. Декабристы жили в отдельных комнатах, пищу им готовила охрана. К тому же вскоре прибыли жены некоторых арестантов – княгиня Трубецкая и графиня Волконская. То есть, как мы знаем, они перестали быть княгинями и графинями. Причиной того, что их лишили привилегий, называют то ли изощренную жестокость Николая, то ли его нежелание, чтобы жены декабристов ехали в Сибирь. Но на самом-то деле это являлось требованием закона. Тогда до женского равноправия было далеко. И жена, последовавшая за мужем в Сибирь, в какой-то степени разделяла его судьбу. Но и тут все было не так просто. Денег супруги декабристов привезли с собой много.

И тут начался уже полный абсурд. Складывается впечатление, что на «зонах», которые топтали декабристы, все было элементарно куплено. Потому что в скором времени наказание превратилось в откровенную фикцию.

«В 1828 году с декабристов сняли кандалы. В том же году Лепарский (начальник Читинского острога. – А. Щ.) разрешил выстроить во дворе два небольших домика: в одном поставили столярный, токарный и переплетный станки для желающих заниматься ремеслами, а в другом фортепьяно.

…Каторжная работа скоро стала чем-то вроде гимнастики для желающих. Летом засыпали они ров, носивший название «Чертовой могилы», суетились сторожа и прислуга дам, несли к месту работы складные стулья и шахматы. Караульный офицер и унтер-офицеры кричали: “Господа, пора на работу! Кто сегодня идет?” Если желающих (т. е. не сказавшихся больными) набиралось недостаточно, офицер умоляюще говорил: “Господа, да прибавьтесь же еще кто-нибудь! А то комендант заметит, что очень мало!”. Кто-нибудь из тех, кому надо было повидаться с товарищем, живущим в другом каземате, давал себя упросить: “Ну, пожалуй, я пойду”». (М. Цейтлин).

Оболенский в своих мемуарах рассказывает о прогулках по окрестностям, во время которых он отходил на десятки километров от своего «узилища». Охотился, изучал местную природу, общался, с кем хотел. Да и не только он один.

«Два брата Борисова, любители естественных наук, занимались как собиранием цветов, так и зоологическими изысканиями; они набрали множество букашек разных пород красоты необыкновенной, хранили и берегли их и впоследствии составили довольно большую коллекцию насекомых».

Вот что пишет видный исследователь истории российских тюрем профессор Гернет: «Работали понемногу на дороге и на огородах. Случалось, что дежурный офицер упрашивал выйти на работу, когда в группе было слишком мало людей. Завалишин так изображает возвращение с этих работ: «Возвращаясь, несли книги, цветы, ноты, лакомства от дам, а сзади казенные рабочие тащили кирки, носилки, лопаты… пели революционные песни!».

Таков был «скорбный труд».

«Жены постепенно выстроили себе дома на единственной улице, после их отъезда сохранившей в их память название «Дамской». Мужья сначала имели с ними свидания в тюрьме, но постепенно получили разрешение уходить домой к женам на целый день. Сначала ходили в сопровождении часового, который мирно дожидался их на кухне, где его угощала кухарка, а впоследствии они переехали в домики жен» (М. Цейтлин).

Прославленные Некрасовым Трубецкая и Волконская имели по двадцать пять человек прислуги каждая. И уж, понятное дело, не бедствовали. Вам не кажется, что все это больше похоже не на каторгу, а на турпоездку? Заметим, кстати, что в более демократических странах, таких как Англия, никаких поблажек аристократам не делали. Они отправлялись в Австралию на общих основаниях – и вели там куда менее увлекательную жизнь. Но так часто случается – люди, боровшиеся против системы, продолжают активно пользоваться как раз теми ее плодами, которые они так яростно критиковали. Автор «Конституции», в которой отменялись дворянские привилегии, спокойно ими пользовался, находясь на каторге.