Одуванчики в инее - Маргарита Зверева

– Ну, прости, – поник я. – Сам не знаю, что это я так разнервничался. Наверное, просто боюсь что-то упустить. Сломаться прямо перед достижением цели.

– Ты думаешь, что мы уже прямо перед достижением цели? – явно усомнился Мирон.

Я снова отвернулся к окну и прикоснулся кончиками пальцев к мутному стеклу.

– Не знаю, – сказал я честно. – Но над нашими крышами что-то сгущается, это точно.

В следующие дни я то и дело пытался написать письмо папе, но что-то у меня никак не получалось. Слова не складывались, звучали пусто и нескладно, словно я вдруг разучился писать. Мне мешала отстраненность, неискренность, которая расстраивала меня и загоняла в одиночество под одеялом. Одиночество в том смысле, что я даже не мог читать. Мысли путались, уплывали от сюжета, за которым следили одни глаза, и я просто лежал и представлял себе различные сцены встреч.

То она выбегала из подъезда, падала, и я подоспевал на помощь, то я знакомил ее с Мистером Иксом, привлекшим ее внимание милой страшностью или страшной милостью, то мама незнакомки приводила ее с собой на шабаш бабинца. Я не сомневался, что новая соседка будет приглашена на нашу кухню в самом ближайшем будущем, так что эта фантазия вполне могла бы сбыться.

Но вместо радости ожидания я испытывал стыд и страх. То перед моими глазами всплывала Гаврюшка и смотрела на меня с бездонным осуждением и горечью, то я брал в руки свои детские книжки и был терзаем ужасными угрызениями совести, потому что ни с того ни с сего мне хотелось спрятать их под кровать.

И тем не менее. Тем не менее я мог думать только о серых глазах, коснувшихся меня мимолетно. В конце концов я решил, что эта девчонка пленила меня единственно своей неординарностью, и стоило раскрыть ее секреты, как жизнь снова встанет в свое русло. Тем более что весь двор и так уже не галдел ни о чем другом, как о прибытии заморских переселенцев – так и говорили «заморские переселенцы» – и разузнать всю правду о новых соседях я мог считать практически своим долгом.

Надо было действовать. И я героически начал просиживать одну из пустующих в зимнюю пору скамеек во дворе, делая вид, что я таким образом гуляю. Поначалу я часами сидел, съежившись и трясясь, как перевернутая сосулька, примерзшая штанами к напрягшимся доскам, но со временем обжился и начал носить с собой чай в термосе и книжки и даже сделал специальные надрезы на перчатках, чтобы можно было высовывать указательный и большой палец и легче листать страницы.

Передо мной проходило, пробегало и прохрамывало немало народу, и даже она несколько раз поспевала быстрыми шагами за родителями. Она выскакивала из своего, к сожалению, второго подъезда и украдкой бросала на меня любопытные взгляды. Но мне надо было застать ее одну.

Частенько перед моим пунктом обзора выстраивался кто-то из наших соперников и пытался испепелить меня переигранно-ненавистным взглядом, но я стойко держался и вызывающе игнорировал их присутствие. Я заметил, что Машка пребывала в каком-то гнусном настроении, и списал это на неприятие конкуренции на роль королевы, хотя и не мог сказать, что новенькая особо выделялась жгучей красотой.

Нет, она была просто не по-земному особенной, и это, может, и глодало Машкино самолюбие больше всего, так как нарочно стать особенной никак было нельзя. Борька же, наоборот, заметно воспрял и обхаживал меня кругами с некой особой ядовитостью. Но пока он не лез лупить меня тяжелыми предметами, я продолжал читать свою книгу, как воплощение самого спокойствия и умиротворения.

Самое неожиданное во всей этой охоте было то, что жертва пришла ко мне сама. Ступив во двор через арку и заметив меня, она уверенным шагом направилась прямо к моей вздрогнувшей скамейке. От неожиданности я весь всполошился, налился краской, выронил книгу и в замешательстве мелко заметался по лавочке, как последний идиот. Но вместо того чтобы рассмеяться при виде эдакого неадекватного мальчугана и убежать, она спокойно остановилась передо мной и коротко кивнула.

– Здравствуй, – сказала она серьезно и совсем слегка нахмурилась. – Я хотела представиться. Мы тут новые, и с тобой я еще не знакома. Меня зовут Варвара.

Должно быть, я смотрел на нее совсем очумелыми глазами, потому что она смутилась и добавила:

– Или просто Варя.

Пора было брать себя в окоченевшие руки. Я вспомнил, что сидеть при стоявших дамах не полагалось, и быстро вскочил. Конечно, девчонки не относились к дамам, но сидеть при Варваре мне, тем не менее, представлялось недопустимым. На ней были все то же синее пальто и все та же бархатная шляпа с тяжелыми, широкими полями. В руке она держала старомодный ранец цвета охры, из которого торчали углы тетрадок.

От долгого сидячего гуляния на морозе у меня онемел язык, и мне пришлось поворотить им во рту, перед тем как отвечать.

– Я… Я во… То есть меня зовут Воробей, – пролепетал я наконец как мог. Очень коряво.

– А, так это ты, – протянула Варя и одним взглядом указала на скамейку. – Можно я присяду на минутку?

– Конечно! – чуть не вскрикнул я и бросился убирать валявшуюся на земле книгу.

Варя опустилась на самый краешек покрытых снежным хрусталем досок и покосилась на обложку, дрожащую позорной дрожью в моих пальцах.

– Нравится? – поинтересовалась она.

– Да, безумно, – выпалил я, хотя на тот момент забыл не только свое отношение к книге, но и ее название, и содержание.

– И мне тоже. Нравится, – серьезно сказала Варя и отвела взгляд вдаль, на арку. – Можно задать тебе вопрос?

Конечно, в моих мечтах картина складывалась скорее так, что вопросы задавал я, а не она, но как я мог противоречить? Я благосклонно ответил, что можно.

– Почему здесь… все такие невежливые? И никогда не улыбаются?

– Здесь – это где? – не понял я. Неужели им уже успели подлить дегтя добрые соседи?

– Здесь – это в России, – внезапно совсем смутилась она и опустила свои серые глаза на носки ботинок, которыми болтала по снегу.

Пока я думал, что на это ответить и как вообще понимать такое высказывание, Варя выпрямилась, встряхнула своими длинными волосами и посмотрела мне прямо в глаза. У меня перехватило в горле, и я еле удержался, чтобы не схватиться за него.

– Ты, наверное, еще не знаешь, – сказала она с каким-то вызовом, – но мы приехали сюда из Франции. Я там родилась. Но родители сказали, что нам лучше быть здесь.

– Ах вот оно что, – улыбнулся я глуповатой улыбкой. Теперь слова «заморские переселенцы» приобрели смысл. Хотя, как оно водится, на место одной решенной загадки приходится десять новых. Брови мои сдвинулись сами по себе. – Погоди-ка… Это значит, ты – французк… француженка? А почему ты тогда так…

– Нет, конечно! – разозлилась она и сложила руки на груди. – Русская я, просто родилась там и жила там. И родители мои русские.

– Понятно, – пробормотал я. Бабинец частенько говорил о таких везунчиках наших скромных кровей, которым доводилось пребывать вопреки всем препятствиям в заграничном Эльдорадо. – А зачем вы тогда сюда-то приехали?